Быт и культура древних славян - [29]

А. Н. Веселовский рассматривает русалии как празднества, установленные в память мертвых, в состав которых неизменно входила военная игра, исполняемая скоморохами в масках[158].

То же говорит и житие св. Нифонта: «В церковные праздники ови бьяху в бубны, друзии же в козице и в сопели сопяху, инииже възложивше на лица скураты идяху на глумленье человеком и мнози оставивше церковь на позор течаху и нарекоша игры те Русалья»[159]. О плясках и песнях «диавольских» при похоронах упоминается и в Стоглаве (1551 г.). «В троицкую субботу по селам и погостом сходятся мужи и жены на жальниках и плачутся по гробом с великим кричанием. И егда начнут играти скоморохи, гудци и прегудники, ониже от плача преставше, начнут скакати и плясати и в дол они бити и песни сотонинские пети»…

Поэтому не следует забывать, что шумные забавы после похорон, и в настоящее время существующие в некоторых местах славянства — в Словакии, Болгарии, у русин[160] и др., являются лишь пережитками этих древних игр и плясок, т. е. остатками древних тризн.

* * *

Не менее важною частью погребального обряда являлась страва — strava, т. е. пир, совершавшийся на самой могиле или вблизи нее, причем напитки играли в этом пиршестве главную роль. Часть питий и яств были чисто обрядового характера, но по окончании погребения начиналось общее бражничанье. Обрядовая часть выражалась в возлиянии чаши медового вина или подобного напитка на могилу, или осушение чаши в память покойного, что киевский летописец называет «пити на кого», и к чему присоединялось приношение еды в могилу. Такую «чашу разлуки» пьют на погребении Руса, описанном ибн-Фадланом; о ней же припоминает Кадлубек, когда рассказывает о пире кн. Попела. Княгиня Ольга, как сообщает летопись под 945 г., «повеле отроком своим пити на ня» (т. е. за древлян).

Наряду с поминанием покойника славяне наделяли пищей и питьем различных «демонов», которые, согласно древним поверьям, имели влияние на человеческую судьбу, и в особенности на смерть. На Руси это были «род» и «рожаницы», против которых неустанно боролась церковь, запрещая «трапезу рожаницам готовити», «трапезу ставити роду и рожаницам», «незаконная тряпеза и менимая роду и рожаницам». Пачовский[161] отмечает, что у гуцулов при погребении кладут покойнику кроме денег для «дидка» еще и хлеб (kolaš) «для роду».

По совершении обряда следовало шумное пиршество всех присутствующих, обычно переходившее в нечто вроде «всенародной оргии»[162]. Об этом свидетельствует ряд уже упомянутых источников: в 593 г. кн. Мужок правил тризну по брате, причем все настолько опьянели, что римляне, предводительствуемые Приском, заняли их становище и пленили князя. Пьянство на тризне, устроенной полабским кн. Исмиром, было так велико, что дало возможность пленному датскому принцу не только бежать, но и поджечь шатер, где правилась тризна. Месть кн. Ольги древлянам удалась благодаря тому, что их послы упились медом. Об этом же свидетельствуют и польские источники. «Страву» упоминает и Лактанций Плацид[163] в выражении srtaba или traba. Род напитков, употребляемых при пиршестве, точно указать нельзя, но зато кушанья определяются достаточно точно на основании археологических находок в виде костей домашнего скота и диких животных (медведя, оленя, тура). Такие кости встречаются в центральном пепелище, а иногда и в верхних слоях надмогильных насыпей. Очевидно, что часть яств полагалась в самую могилу, а остальное шло для «стравы», остатки которой бросали на могилу и затем засыпали сверху землей. Находки костей в верхних слоях насыпи дают возможность предполагать периодичность подобного рода поминальных трапез[164].

Некоторые из погребальных обычаев, которые относятся еще к языческому периоду, продолжали существовать у славян и после принятия христианства, и местами удержались еще до сих пор. Так например, и теперь еще ставят возле гроба, или в гроб, или на окно кушанья и напитки для покойника; на поминках их полагают на самую могилу. К этому же относится и угощение[165]не только близких, но и всех присутствующих после погребения, или перед выносом покойника из дома, и питье «за помин его души»[166]. То же чувствуется и в белорусском обычае, когда отец зажигает свечи и молится в кругу присутствующих за столом о покойнике и призывает предков, обращаясь в ним так, как и тысячу лет назад:

Святые дзяды, зовем вас

святые дзяды, идзице до нас!

Ёсьць тут усё, што Бог дау

што я ли вас охвяровау,

чим только хата богата.

После того, как для «дзядов» отлили водки и отложили еду в сторону, по окончании трапезы отец восклицает:

Святые дзяды, вы сюды приляцели,

пили и ели.

Ляцицеж цаперь до сябе!

Акыш, акыш!

Вообще, поминальные пиры в память умершего начинались обычно на следующий день и повторялись в течение первого года в сроки, точно установленные традицией, о чем говорит уже ибнРостех; это было во второй, третий, шестой, седьмой, девятый, двадцатый и сороковой день, а затем полугодовые и годовые памяти. Отсюда, в особенности в России и на Балканах, возникла и терминология: трецина, шестина, sedmica (sedmina), дзевяцина, сорочина (četrdesnica) четересе, полугодница, поугодки, година, угодки