Быстроногий олень. Книга 1 - [83]

Стойбище шумело. Громко перешучивались мужчины, рассказывая друг другу отдельные случаи оленьих гонок, звонко хохотали возбужденные дети. Женщины раскладывали угощения у костров. Кроме пищи, некоторые из них тащили к кострам закопченных деревянных божков.

Когда люди тронулись к кострам, чтобы приняться за еду, Владимир почувствовал, что его осторожно кто-то взял за руку. Он повернулся и увидел старика Ятто.

— Идем есть. Нехорошо, если гость не ест пищи, для добрых духов предназначенной.

— Пойдем! — весело согласился Владимир.

Незаметно подкрадывалась ночь. Вечерняя заря выцветала. Борьбу и состязание в прыжках пришлось перенести на следующий день праздника.

Гости и хозяева разошлись по ярангам. Журба вместе с Ятто попал в просторный полог яранги Чымнэ. Долго пили чай, ели вареное оленье мясо. Именно сейчас и начиналось настоящее пиршество.

«Вот когда можно было бы вызвать людей на беседу», — подумал Владимир, прислушиваясь к шуткам гостей. Случай пришел ему на помощь: кто-то пожаловался, что стало очень плохо с покупкой посуды, патронов, табака, инструментов.

— Да. До войны лучше было. До войны совсем хорошо было, — заметил Ятто, посасывая пустую трубку. — Долго ли она, война эта, длиться будет? — обратился он к Владимиру. Оленеводы умолкли, ожидая ответа учителя. Владимир уселся поудобнее и, не спеша, не повышая голоса, чтобы не нарушить общий тон простой, непринужденной беседы, стал объяснять, от чего зависят сроки окончания войны.

Вскоре Журба стал центром внимания.

«Как это получилось? — вдруг спросил себя Чымнэ. — В моей же яранге, мои же гости с открытыми ртами слушают русского, который явился в тундру неизвестно зачем и для кого».

Но, присмотревшись, с каким вниманием слушают Журбу оленеводы, Чымнэ признался себе, что он хорошо понимает, зачем прибыл русский в тундру и кому этот русский нужен.

Глухое раздражение, не покидавшее Чымнэ с самого утра, усиливалось. Ему стало трудно дышать. Он неожиданно вспомнил другого белолицего.

Много лет назад тот белолицый приехал в стойбище Чымнэ в день точно такого же праздника. У белолицего гостя была тяжело нагруженная нарта. Чымнэ узнал в нем американского купца Стэнли, имевшего свою факторию на берегу, в поселке Янрае. Дрожа от холода, бормоча что-то сердитое на своем языке, купец забрался в полог яранги Чымнэ.

Вскоре полог точно так же, как и в этот вечер, был переполнен гостями. Вышло так, что американец тоже очутился в центре внимания гостей Чымнэ. Но тогда все это происходило совсем по-иному. Кочевники рассматривали красную бороду купца, вытянувшего свои длинные ноги через весь полог, и удивлялись: неужели этому краснобородому не понятно, что ему нужно немножко потесниться, чтобы удобнее было сидеть другим? Или его в детстве уважать людей не учили? Или он настолько глуп, что не смог запомнить, что гость должен стараться показать свое уважение хозяевам?

Но краснобородый не был глуп. В этом хорошо убедился Чымнэ. Краснобородый был хитер, как лиса. Он приказал принести огненную воду, попробовал ее сам, стал угощать Чымнэ и его гостей. Многие из кочевников еще ни разу не пили спирта… Выпив по глотку, они испуганно смотрели на Чымнэ, как бы спрашивая: не отравил ли он нас, твой гость краснобородый?

У Чымнэ, уже знавшего вкус и спирта и виски, приятно кружилась голова.

— Эх вы, глупые нерпы! — выкрикнул он и зашелся в хохоте. — Зачем так думать, что огненной водой можно отравиться? Разве вы не видите, что сам торгующий человек пьет вместе с нами из одной посуды?

Вскоре в яранге стало так шумно и весело, как никогда не бывало ни на одном празднике у Чымнэ. Уже никто не обижался, что краснобородый своими длинными ногами занял половину полога. Да и сам американец, насколько мог, подобрался, стал добродушным, веселым. Опьяневший Чымнэ не заметил, когда американец успел принести в полог свои товары. Краснобородый тряс перед глазами кочевников бусами, браслетами, показывал напильники, ложки, сверкающие красной медью чайники. Гости Чымнэ то выходили из полога, то появлялись вновь со шкурами лисиц, песцов, оленьих выпоротков.

Ранним утром американец уехал в следующее стойбище. Нарта его, казалось, была так же тяжело загружена, как и прежде. Кочевники один за другим выходили из яранг и, жалуясь на головную боль, спрашивали друг друга, что происходило вчера вечером. И вот Ятто, этот самый Ятто, который сегодня привез к нему на праздник русского, объяснил недоумевающим сородичам:

— Не знаете, что вчера происходило? Приехал торгующий человек, краснобородый американец, напоил всех оглупляющей водой и, когда у нас головы стали, как у самых дурных нерп, почти задаром забрал всю пушнину, оленьи шкуры и поехал дальше.

«Да, то был другой белолицый, совсем другой, — размышлял Чымнэ, прислушиваясь к словам Журбы. — Нечестно поступил краснобородый. Этот не ездит с оглупляющей водой, и все же лучше бы глаза мои его не видели, лучше бы уши мои слов его не слышали».

И вдруг чоыргын полога приподнялся, показалась чья-то голова.

— Новых гостей принимайте! — сказал человек, стаскивая с головы малахай. Люди потеснились.