Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - [13]

.

До появления городского транспорта в загородные места добирались на барках (лодках) или нанимали извозчика.

В освоении «дачного пространства» вокруг столицы в дореформенные годы огромную роль сыграло появление различных видов общественного транспорта – дачный бум стимулировал развитие новых средств сообщения между столицей и местами летнего отдыха.

В 1830 году летние омнибусы стали курсировать между городом, Крестовским островом и Новой и Старой Деревнями[104]. В 1837‐м «Заведение летних дилижансов» открыло ежедневные рейсы в Павловск, Царское Село и Петергоф[105]. В 1842‐м пароход Чарльза Берда стал ходить от Английской набережной в Петергоф[106]. В 1838 году появились две омнибусные линии в Екатерингоф (от Адмиралтейства и Инженерного замка)[107], а в 1845 году омнибус стал ходить в Новую Деревню с Невского проспекта[108]. Построенная в 1837 году железная дорога из Петербурга в Царское Село[109] была доступна только состоятельной публике.

«Легкое Невское пароходство» с 1840‐х перевозило дачников в Новую Деревню и на Острова (Аптекарский, Крестовский, Каменный)[110].

В 1880‐х годах Общество Финляндского легкого пароходства стало доставлять горожан по воде из различных частей столицы к Финляндскому вокзалу, откуда отправлялись специальные дачные поезда. Они делали остановки на Выборгской стороне, Аптекарском острове, в Новой и Старой Деревнях[111].

Утверждение Булгарина, что летом все купцы на даче, относится в основном к купеческим семействам, которых отправляли на лето за город. Сами же купцы, особенно биржевые 1‐й гильдии, приезжали иногда на дачу по воскресным и праздничным дням и, если позволяли дела, – в другое время, хотя какая-то часть торговцев, подобно мелким чиновникам, и по будням кочевала из города на дачу, а по утрам – обратно[112].

Писатель Николай Лейкин – выходец из купеческой семьи, в молодости работавший в лавке отца в Гостином дворе, – вспоминает, что «в сороковых годах (1840‐х гг. – А. К.) дача была достоянием людей со средствами, а в купеческом быту ею очень мало пользовались и люди состоятельные»[113].

Издатель Иван Пушкарев сообщал в 1841 году: «Недостаток в публичных садах в самом Петербурге заменяется прелестными дачами, раскинутыми в окрестностях его. Житье на даче в летнее время вошло теперь почти в обычай во всех сословиях и состояниях обитателей столицы. С открытием весны едва ли не половина петербургского народонаселения переселяется за город, на дачи, и проводит там до сентября и далее, стараясь пользоваться там несколько удовольствиями сельского быта. Кажется, нигде не дорожат столько летним временем, как в Петербурге, и никто не спешит так наслаждаться благорастворенною погодою, как жители Петербурга, даже средних сословий. Так, например, семейство недостаточного чиновника, поддерживающего существование одною лишь службою, считает уже для себя необходимостью жить на даче, хотя бы в тесной хижине, и каждое лето покидает Петербург, несмотря на все неудобства при перевозке мебели и на дороговизну содержания. Войско летние месяцы проводит в лагере, остающиеся же в городе семейные чиновники, купцы и порядочные ремесленники выезжают также в праздничные и воскресные дни за город к родственникам и знакомым на дачи к обеду или чаю или прогуляться. Прогулка по воде, на яликах, доставляет приятное удовольствие, особенно в тихую и ясную вечернюю пору. Пользоваться этими прогулками можно всегда недорогою ценою и спокойней, чем на тряских извозчичьих экипажах; у набережной Невы и каналов находится во всякое время множество красивых яликов, которые переносят гуляющих на отдаленные острова, украшенные уединенными, привлекательными приютами для прогулок. Привязанность к загородным увеселениям распространяется равно даже и на низшие классы петербургского населения; приятно видеть, как в воскресные дни, с четырех часов пополудни, начинают стекаться по окрестностям разнообразные шумные толпы пешеходов: сидельцев, мастеровых, лавочников, всех возрастов и наций»[114].

Владимир Зотов в автобиографических заметках «Петербург в сороковых годах» вспоминает дачи 1840–1880‐х годов:

На петербургские дачи жалобы слышатся также уже гораздо больше полувека. Число их в последнее время только значительно увеличилось. Столичный житель отвоевал себе несколько новых мест для своих летних переселений, но строил он для дач и тогда, как теперь, как истый консерватор, одни карточные домики, без всякого приспособления к своему климату, с мавританскими и другими украшениями по наружному фасаду, но без малейших удобств внутри, с верандами и бельведерами, но без печей, с разными применениями к защите от солнца, которое так редко заглядывает в Петербург, но без всякой защиты от холодного, сильного ветра, насквозь продувающего все наши дачи, в течение всего, так называемого лета. Меняются также по временам модные и излюбленные места для дачных поселений. В начале сороковых годов высший круг селился преимущественно на Каменном острове, в Царском [Селе] и Павловском, средний – на Петергофской дороге, в чухонской деревне Крестовского острова и в Колтовских, сообщавшихся с Крестовским только посредством перевоза на яликах, а от города отделенных деревянною мостовою, но не в форме торцовой, введенной в пятидесятых годах, а в виде бревен, положенных поперек улицы и по которым экипажи прыгали, как по фортепианным клавишам. Новая и Старая Деревни вошли в моду только в конце сороковых годов с устройством моста на Крестовский и с открытием в Новой Деревне минеральных вод и концертов Излера. В Полюстрове, на своей роскошной даче, жил тогда старик Кушелев-Безбородко и в его саду, открытом для публики, заезжие концертанты давали по временам музыкальные вечера. Московское шоссе и до проведения рельсов во вторую столицу было пустынею и занято не дачами, а фабриками, зато Петергофское, не отвоеванное еще путиловскими и другими заводами, переполнялось, особенно в Тентелевой и Автовой деревне, около «Красного кабачка» и Сергиева монастыря, мелкими дачниками, гулявшими по шоссе, покрытом густою пылью в сухую погоду и не менее густою грязью после дождя. По вечерам эти дачники, принадлежавшие большею частью к чиновничьему классу, бились так же усердно в преферанс, как усердно винтят теперь их потомки