Былое и думы (Часть 2) - [31]

Начинается следствие. Полицмейстер спрашивает:

- Где деньги?

- Да мы их тебе, батюшка, сами в руки отдали, - отвечают двое воров.

- Мне? - говорит полицмейстер, пораженный удивлением.

- Тебе! - кричат воры, - тебе. (258)

- Вот дерзость-то, - говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования, - да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет и честь свою не дам в обиду!

Он их сечь - признавайся, да и только, куда деньги дели? Те сначала свое. Только как он велел им закатить на две трубки, так главный-то из воров закричал:

- Виноваты, деньги прогуляли.

- Давно бы так, - говорит полицмейстер, - а то несешь вздор такой; меня, брат, не скоро надуешь.

- Ну, уж точно нам у вашего благородия надобно учиться, а не вам у нас. Где нам! - пробормотал старый плут, с удивлением поглядывая на полицмейстера.

- А ведь он за это дело получил Владимира в петлицу.

- Позвольте, - спросил я, перебивая похвальное слово великому полицмейстеру, - что же это значит: на две трубки?

- Это так у нас, домашнее выражение. Скучно, знаете, при наказании, ну, так велишь сечь да и куришь трубку; обыкновенно к концу трубки и наказанию конец - ну а в экстренных случаях велишь иной раз и на две трубки угостить приятеля. Полицейские привычны, знают, примерно, сколько.

Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой, или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.

- Хорошо, - говорит Фигнер, - вы этакой безделицы не хотите сделать по доброй воле, я и без вашего позволения возьму лошадь.

- Ну, это еще посмотрим! - сказало злато.

- Ну, и увидите, - сказал булат.

Машковцев запер лошадь, приставил- двух караульных. На этот раз полицмейстер ошибется.

Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым (259) машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.

Губернатор Рыхлевский ехал из собрания; в то время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись, попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно приехать домой. На другой день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер въехал ему в постромки и что его следует постращать.

- Этот кучер, ваше превосходительство, не будет более в постромки заезжать, я ему влепил порядочный урок, - отвечал, улыбаясь, полицмейстер.

- Да чей он?

- Советника Кулакова-с, ваше превосходительство.

В это время старик советник, которого я застал и оставил тем же советником губернского правления, взошел к губернатору.

- Вы нас простите, - сказал губернатор ему, - что мы вашего кучера поучили.

Удивленный советник, не понимая ничего, смотрел вопросительно.

- Вчера он заехал мне в постромки. Вы понимаете, если он мне заехал, то...

- Да, ваше превосходительство, я вчера да и хозяйка моя сидели дома, и кучер был дома.

- Что это значит? - спросил губернатор.

- Я, ваше превосходительство, вчера был так занят, голова кругом шла, виноват, совсем забыл о кучере и, признаюсь, не посмел доложить это вашему превосходительству. Я хотел сейчас распорядиться.

- Ну, вы настоящий полицмейстер, нечего сказать! - заметил Рыхлевский.

Рядом с этим хищным чиновником я покажу вам и другую, противуположную породу - чиновника мягкого, сострадательного, ручного. (260)

Между моими знакомыми был один почтенный старец, исправник, отрешенный по сенаторской ревизии от дел. Он занимался составлением просьб и хождением по делам, что именно было ему запрещено. Человек этот, начавший службу с незапамятных времен, воровал, подскабливал, наводил ложные справки в трех губерниях, два раза был под судом и проч. Этот ветеран земской полиции любил рассказывать удивительные анекдоты о самом себе и своих сослуживцах, не скрывая своего презрения к выродившимся чиновникам нового поколения.

- Это так, вертопрахи, - говорил он, - конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном приятеле. Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, - вот был голова! и мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало, мужик с просьбицей, судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.

- Как, дескать, дядюшка, твое имя и батюшку твоего как звали?