Былое и дамы - [13]

В мои сомнения ужом вползает коварный вопрос: зачем Герцен написал своей приятельнице М. Рейхель: “Мадемуазель Мейзенбуг очень умная, я ее коротко знаю, собой безобразна, но совершенно свободное и развитое существо”? Зачем он, благородный и возвышенный, так грубо заклеймил молодую женщину, которая принесла свою свободную жизнь в жертву его семье, сказав о ней “собой безобразна”? Не для того ли, чтобы отвести подозрения об их тайных отношениях, естественно возникающие у каждого взрослого человека?

Но поскольку нигде ни слова нет ни о тайных отношениях, ни о явных, да и вообще о Мальвиде, прожившей в доме Герцена почти три года и навсегда заменившей мать его младшей дочери Ольге, вскользь упомянуто где-то только как о “воспитательнице его дочери”, я позволяю себе пофантазировать.

МАЛЬВИДА

Над Лондоном бушует гроза. Все как положено — ветер воет, молнии сверкают, гром грохочет. В доме Герцена во всех окнах темно, и дети, и взрослые мирно спят. Гроза все ближе и ближе полыхает над домом, и вот она уже здесь: мощный разряд молнии почти совпадает с мощным раскатом грома, и шестилетняя Тата в ужасе выскакивает из кроватки. Яркая вспышка света сменяется непроглядной тьмой, и Тата отчаянно кричит: “Папа! Папа!”, не зная, куда бежать и как спастись.

Ее крик будит спящую в соседней комнате Мальвиду. Та, как была, босиком и в ночной сорочке, спешит в детскую, но не может в темноте найти испуганную девочку, нетвердо зная, кто именно плачет, Тата или Оленька. Бормоча утешительно: “Тише, тише, деточка, не плачь, я здесь!”, Мальвида безуспешно пытается дрожащей рукой зажечь рожок газовой горелки, но натыкается во тьме на другую руку, тоже шарящую по стене. Очередная вспышка молнии на миг освещает Искандера в наспех наброшенном халате и Тату, бьющуюся в истерике на ковре в дальнем углу детской.

Искандер впервые видит озаренную вспышкой молнии Мальвиду в тонкой, почти прозрачной на свету ночной сорочке — ее фигура не испорчена непрерывными беременностями и родами, она сложена, как молодая девушка, сорочка не скрывает ни ее округлые груди, ни ее стройные арийские ноги. Как давно он не обнимал молодую женщину, готовую припасть к его груди? Но сейчас ему не до нежностей, сейчас нужно успокоить рыдающую Тату и поскорей унести ее из детской, чтобы она, не дай Бог, не разбудила Оленьку.

Искандер поднимает Тату с ковра и несет ее в комнату Мальвиды. “Пускай она спит у меня, — говорит та, — со мной ей будет спокойней”. Прижавшись к Мальвиде, девочка затихает, пару раз шмыгает носом и засыпает. Искандер наклоняется поцеловать ее и его обдает жаром разогретого тела Мальвиды. Он направляется к двери, готовый уйти к себе, но оборачивается против воли и вдруг замечает, что кровать у Мальвиды узкая, очень неудобная для двоих. Еще не вполне сознавая значение своих слов, говорит: “Мальвида, вам не поместиться вдвоем на этой узкой кровати. Идемте ко мне, там вам будет удобней”.

Мальвида и не думает отказываться — она так давно ждала этих слов! Искандер протягивает ей руку, она припадает к его плечу, и он целует ее в шею уже в коридоре. Шея у нее стройная и упругая, лица ее, весьма безобразного, не видно в темноте. А главное — она вся дрожит от давно скрываемой страсти, не то что покойная Наташа, — той было не до любовных игр, она всегда или была беременна, или оплакивала очередного умершего младенца. А под конец влюбилась в его друга Георга и вообще потеряла к нему интерес. Мальвида же, к счастью, не девственница и кое-что понимает в любовных утехах — когда-то в ранней юности она согрешила с молодым публицистом, сыном пастора Теодором Альтгаузом, и тот кое-чему ее научил.

Ночь проходит как один миг. На рассвете Мальвида на цыпочках уходит к себе, осторожно берет на руки спящую Тату и переносит в детскую. Никто ничего не узнал и не узнает, жизнь в доме Искандера будет по-прежнему уютной и семейной.

МАРТИНА

Ах, как складно все получилось — никто ничего не знает, жизнь в доме течет уютно и семейно. Может, злые языки и перешептываются за спиной, но в лицо никто-ничего: все друзья, все приятели. Очень часто в хлебосольном доме Искандера собираются эмигранты всех мастей — немцы, французы, русские, поляки — осколки разбитой вдребезги европейской революции. Засиживаются за полночь, беседуют, поют. Мальвида среди них своя в доску. Так бы все и продолжалось, счастливо и мирно, если бы через два года не разразился третий акт драмы в русском стиле.

МАЛЬВИДА

Мальвида навсегда запомнила этот на редкость ясный апрельский день. Задав Оленьке разучивать гамму си-минор, она отворила окно и прислушалась к веселым крикам Саши и Таты, гонявшим мяч во дворе. Она любила спокойные фортепианные занятия с Оленькой — девочка оказалась необычайно музыкальной и охотно выполняла все более сложные задания. Особенно приятно было ставить пальчики Ольги на клавиши, когда в комнате не было Таты, ревниво следившей за каждым успехом младшей сестры. Тата недолюбливала Мальвиду и порой смотрела на нее таким пронзительным взглядом серых глаз в темных ресницах, что в душу Мальвиды заползал страх — а вдруг она что-нибудь знает, а вдруг она просыпается среди ночи и прислушивается к звукам, доносящимся из спальни отца? Опасаться, собственно, было нечего — оба они свободные взрослые люди, никому не обязанные отчитываться, но Искандер боялся, что их тайная связь может глубоко задеть ранимое сердце рано осиротевшей девочки.