Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - [205]

Большую роль в психологической большевизации Запада сыграл, помимо общего падения вкусов и нравов, чрезмерно-развитый профессионализм в различных областях духовной культуры. Начиная со священнослужителей и кончая барабанщиком в оркестре джаза, подавляющее большинство смотрит на свою специальность не как на призвание, не как на выполнение нравственного долга, не как на священное умножение таланта, свыше полученного в дар, а просто как на выгодное устройство карьеры, как на средство к достижению материального благополучия и к удовлетворению тщеславия.

Начинающий свою деятельность на этих практических основах священнослужитель пользуется Господом Богом, как трамплином для прыжка в разряд высшей иерархии своего исповедания; его молитвы перед престолом Всевышнего – декламация, его поучительные слова перед паствой – ораторские упражнения. От частого механического соприкосновения с Богом душа его натирает об Бога мозоль и окончательно перестает ощущать Его присутствие в мире. И пастырская деятельность его из конфессиональной превращается в профессиональную.

Точно такая же картина наблюдается и в области художественного творчества. Профессионализм, основанный только на претензии, а не на даровании, вытекающий не из способности к вдохновению, а из призывов тщеславия, производит огромные кадры дельцов, смотрящих на свою деятельность не как на священную жертву Аполлону, а как на статью дохода жреца; дельцов, прислушивающихся не к звукам небес, а к отзывам публики, стремящихся к общению не с музами, а с литературными и художественными критиками. Общность их интересов создает не своего рода эстетическую Церковь, в которой общаются они во имя красоты бытия, а образуют кружковщину, в которой каждый кадит всем во имя личного блага. И какое количество бесталанных, ненужных! Вокруг – перепроизводство ремесленных ценностей, целый паноптикум странных произведений, имеющих не законченный вид организмов, а бесформенных чудищ: картины, скульптуры, партитуры, романы… И какая злоба к соперникам! Зависть в каждом взоре. И при непризнании – как оскорбленное самолюбие драпируется в презрение к толпе, хотя эта толпа и есть их единственный Бог!

А как близок к большевизму тот явный и скрытый цинизм, какой царит среди западных представителей духовных начал. Все высшее делается не целью, а средством. Творчество подменяется техникой. Обещающий художественную правду осуществляет ее при помощи заведомой лжи. Пытающийся убедить в чем-то других, сам ни в чем не убежден. Профессионально парящий в высотах не обладает крыльями; профессионально зовущий вперед, сам равнодушно остается на месте, не веря в смысл своего зова. И удивительно ли, что когда у нас, на востоке, большевизм стал топить в реках крови все ценности духа, когда распинать начали не тело Христово, a все излучения Ея, создавшие в цивилизованном мире примеры истины, красоты и добра, – этот цивилизованный мир равнодушно взирал на подобное уничтожение высшей культуры?

Молчало в подавляющей массе своей западное общество, само пронизанное психологическим большевизмом. Не поднимало голоса духовенство, из-за своих религиозных мозолей не ощущавшее новых ран на вновь распятом Христе; не слышалось громовых слов проповедников, сердца которых молчали вместе с осторожным языком; не разражались священным негодованием служители муз, при виде подавления свободного творчества, при превращении литературы, искусства и музыки в область фабрично-заводского хозяйства…

Наоборот, – за исключением редких отдельных групп и людей, Запад со снисходительным вниманием отнесся к кровавому опыту коммунизма в России, ожидая от него плантаций райских древес Жизни и нового слова, которое примет характер всемирного Логоса. Несмотря на зверское истребление духовенства в России, западные священнослужители на конференциях пожимали руки московским безбожникам; не глядя на подавление коммунистами свободы творчества, западные эстеты – футуристы, кубисты, и символисты приветствовали своих футуристических русских товарищей с радостным их переходом под высокую художественную руку Москвы.

А, между тем, какой гул негодования и какая буря протеста охватила бы западный мир, если бы в результате революции в Москве появился какой-нибудь фанатичный неуравновешенный царь, сковавший народную жизнь по методу средневекового католицизма, декретировавший каждый шаг гражданина, подчинивший своей воле своих приближенных каждую личную мысль, каждое личное желание, каждое личное творчество подданных! Наверно не выдержал бы Запад такого попрания священных свобод, ополчился бы всей своей мощью, и, быть может, объявил бы новый крестовой поход. Без эмблемы креста, разумеется.

А против большевиков – нигде ничего. Все тихо и мирно. Нет Петров Амьенских. Нет Ричардов Львиных сердец.

Потенциальный большевизм Запада обнаружил свое полное сродство с кинетическим большевизмом России.

27 . Проценты на капитал М аркса

Ясно, что при такой психологической близости Запада к советской Москве коммунистическая власть быстро стала укрепляться, получая политическое признание со всех сторон. Демократические народы, обожествляющие священные права человека, свободы личности, слова, печати, собраний, верований, стачек и творчества, – при содействии масонов, христианских жрецов средневекового типа и модернистов-эстетов охотно пошли навстречу новому небывалому строю, отрицающему и права человека, и свободы всяческих видов – от верований до стачек включительно.