Былины - [3]

Специфический характер этих связей обусловлен тем, что севернорусские былины, представляющие собою наиболее древнюю и художественно совершенную форму русского эпоса, — в отличие от песен, — не имели «индивидуальных» для каждого произведения мелодий, но пелись на типовые напевы: сказитель обычно владел несколькими такими напевами, по которым исполнял весь свой былинный репертуар; таким образом, одни и те же былины разными певцами исполнялись на «свои» (то есть разные) напевы. Естественно, что разнообразие напевов и их ритмическая неоднородность обусловливали конструктивное варьирование былинного стиха, который — в рамках всего эпоса — сохранял единство лишь в общих принципах.[5]

При пении былины сказитель лишь частично воспроизводил текст «по памяти», передавая заученные его части — и варьируя их, — но одновременно он как бы заново строил текст, опираясь на выработанные в ходе предшествующего обучения знания, правила, нормы. Основной единицей для него была стихотворная строка, которую он должен был уложить в соответствующий мелодический отрезок, а внутри ее определяющими были начало и конец. Вместе с тем воссоздание текста в процессе исполнения было ориентировано на гармоническую организацию строфем — стихотворных строк, связанных микротемой. Лексический набор строки, грамматическая ее структура, порядок слов при каждом новом исполнении не составляли чего-то абсолютно постоянного, певец мог их варьировать, опираясь на возможность выбора, подсказываемую знаниями эпоса и искусством сложения стиха. При этом сущность реализации микротемы оставалась неизменной, видоизменялись же ее конкретные формы. Т. Г. Рябинин, например, исполняя в разное время былину «Илья Муромец и Соловей-разбойник», постоянно варьировал отдельные стихи. П. Н. Рыбникову он пропел: «Потоптал и поколол силу в скором времени»; в записи А. Гильфердинга мы соответственно находим: «А й побил он эту силу всю великую». Следующий пример — более масштабного варьирования, когда сказитель меняет образное решение микротемы:

Серый зверь тут не прорыскиват,

Черный ворон не пролетыват.

(Запись П. Рыбникова)

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром кони никто да не проезживал.

(Запись А. Гильфердинга)

Конструктивная слаженность, относительная завершенность былинного стиха и строфем обеспечиваются формульностью былинного языка — наличием, даже преобладанием устойчивых стилистических сочетаний. Формулы характеризуются единством эпической выразительности, содержательности и ритмометрической организации; другими словами, формула приложима к выражению той или иной былинной микротемы и в то же время способна легко включаться в напевное развертывание стиха, а значит — при известной устойчивости — обладать возможностями варьирования. Например, формула, связанная с обозначением Киева, употребляется в различных вариациях: «стольный Киев-град», «красен Киев-град», «во славном городе во Киеве», «ко городу ко Киеву» и др. Формулы, относящиеся к князю Владимиру: «Славный князь Владимир стольно-киевский», «сударь ласковый Владимир-князь», «ко ласковому князю ко Владимиру» и т. д.

Из набора, из сочетаний и варьирования формул главным образом складывается былинный стих, а вместе с тем складываются и эпические описания событий, действий героев, их характеристики, портреты, разнообразные картины. Наличие художественных стереотипов — важнейшая особенность былинного стиля. Здесь весьма ярко обнаруживается принадлежность эпоса к искусству, основанному на принципах поэтики тождества. В отличие от книжной, литературной поэзии, где усилия автора направлены на то, чтобы избежать привычных, знакомых способов выразительности и образности, народный эпос строится на повторении и варьировании устоявшихся, знакомых, многократно повторенных ранее поэтических стереотипов.

В памяти сказителя существует обширный набор формул, необходимых для изображения известных ситуаций (седлание коня и выезд богатыря, поединки богатырей, приезд вражеского посла и предъявление ультиматума, сновидение и раскрытие его значения и т. д.), описаний (характеристика невесты, картины «чистого поля», пира в княжеском дворце), для передачи различных эпизодов и коллизий (встречи героев с противниками, с сужеными, княжеские поручения, грозные предупреждения и предзнаменования и др.). Помимо этого сказители время от времени используют описания или стереотипные эпизоды, органичные для одной былины и одного персонажа, в других былинах. Такого рода использования (подчас механические) в науке принято называть перенесениями (см. примеч. к отдельным былинам).

Наличие готового запаса описаний и формул обеспечивает стилевое единство и образную повторяемость в былинах, но при всем том отнюдь не приводит к схематизации и монотонности. Сила былинных стереотипов поддерживается их совершенным соответствием задачам эпического творчества, художественной законченностью, своеобразной чеканностью, истинной поэтичностью. С другой стороны, стереотип не превращается в нечто окаменелое, неподвижное, механическое, но обнаруживает неизменно свою живую природу, способность к варьированию, подчас довольно широкому, к взаимозаменяемости.