Был такой случай… - [2]

Федина мама сердится, усовещает сына:

— Где ты был? Опять у чужого окна? Охота унижаться? — Свои нравоучения она обычно заканчивает поговоркой: — На чужой каравай рот не разевай.

Что ж, это вполне резонно, но недолго осталось Перелясовым гордиться телевизором. Скоро у Кораблевых будет свой.

Мама об этом ничего не знает. Федя и Таиска втайне от нее копят деньги. Накоплено только 282 рубля. Но это неважно. Решено — значит, будет, хоть через год, но обязательно.

Откуда у них деньги? Очень просто: Таиска что-то берет считать на Моторном заводе, а Федя подрабатывает на железной дороге. На лето составилась студенческая бригада. Туда приняли Леньку Бублика, а тот потащил за собой Федю. Бублик сам на волоске, но все же позаботился о друге. Состоялся разговор со студентами, в котором Бублик превозносил достоинства Феди:

— Вы знаете, какой он жилистый!

— Не похоже…

— Это на вид он мелкий, а так почти взрослый. В каждом классе по два года сидел.

Все это, конечно, выдумки. Ни в одном классе Федя не сидел… Но на этот раз он не мешал врать Леньке — сопел и помалкивал. Студенты тоже, видимо, понимали, что Ленька преувеличивает, но не подавали вида.

— Пусть ходит. Посмотрим.

И Федя старался изо всех сил.

А вообще-то хорошо: ночь, пустынные улицы, желтые, зеленые и красные огни товарной станции. Легче всего было разгружать вагоны из Средней Азии — студенты где-то достали желоб, и по нему сами катились арбузы. Иногда какой-нибудь неудачник выскакивал на асфальт, разбивался. И тогда он становился сладкой добычей ребят.

…Есть у соседей и овчар Нерон. На ночь Перелясовы открывают калитку в цветник, чтобы Нерон до утра караулил их лилии. А днем он больше в конуре. Конура у него отличная. Просторная, сухая, с застекленным окошечком и пенопластовым ковриком. Только электричества не хватает. Конура — что твоя квартира. Сам бы жил. Сомнительно только одно — как правильно называть собаку. По этому поводу получился спор у Феди с Таиской: она утверждала — надо «овчарка», а Федя говорит — «овчар», так как Нерон мужчина. По замыслу Перелясовых, Нерон должен бы стать диким и злым, но Федя давно уже его закадычный друг.

Подружиться с Нероном не так-то просто. Федя, чтобы приручить собаку, вылавливал из своего супа куски мяса. Один раз сестра застала его за этим делом. Пришлось сочинить, что мясо нужно для рыбалки. На него, будто бы, карась здорово клюет. Таиска поверила — она в рыболовецких делах ни в зуб ногой. А вообще-то Федя врать избегает. Он убедился, что говорить неправду хлопотно. Соврешь, а потом в голове держи, что соврал и кому. И действовать соответственно. Так, например, после того разговора о карасях, хотя и не очень-то хотелось, пришлось топать с удочками на озеро. А это километров шесть только туда. В общем, Федя не раз убеждался, что гораздо проще говорить правду: сказал — и ходи себе гоголем, ни о чем не думай.

И что за обидная кличка «Нерон»? И зачем он только откликается? Федя на его месте и ухом бы не повел. В учебнике про Нерона ни слова. Пришлось обратиться к школьному историку. Перемена была маленькая — сильно не разговоришься. Но то, что узнал Федя, очень очернило личность этого римского императора. Слово «садист» Федя нашел в словаре, но оказалось, что он его почти знал. Кроме того, историк сказал о Нероне: «…прославился своей жестокостью…» Одного этого уже достаточно было бы. Столько веков прошло, а люди все помнят, какой он был свирепый.

В общем, Федя решил твердо овчара переименовать и назвать Джульбарсом. Благородное и знаменитое имя. Не то что Нерон какой-то…

Из-за этого Федя с Модестом Антиповичем еще раз поссорились. То есть, не поссорились, но добавили к тому, что было. Вышел Перелясов на свою верандочку с пластмассовой плошкой в руках и ну звать:

— Нерон! Нерон!

А Федя потихоньку:

— Джульбарс! Джульбарс!

Вот тут Джульбарс и заметался: не знает, как поступить — и хозяину нельзя не подчиниться, и к мальчишке большая симпатия.

Перелясов продолжает свое уже с угрозой в голосе:

— Нерон! Ко мне! — И по коленке призывно шлеп-шлеп.

Федя тоже зовет пса:

— Джульбарс! Сюда! — И показывает ему конфету в красной бумажке.

В общем, у них на то пошло: кто кого.

Кончилось тем, что овчар махнул хозяину хвостом, улыбнулся виновато — и к кораблевскому заборчику. Такого позора Перелясов снести не мог, нахмурился — и в дом. Даже плошку собачью швырнул прочь. А Джульбарс Федину конфету вместе с бумажкой вмиг схрумкал и еще просит.

После этого Перелясов совсем перестал здороваться с Федей (раньше все же сквозь зубы), а заодно — с Лидией Борисовной и Таиской. (А они-то, спрашивается, причем?) До этого случая Кораблевы называли соседей уважительно «Модест Антипович» и «Эльма Самойловна». (Имя «Эльма» Феде сначала не понравилось: звучит, как ненастоящее, смахивает на название какой-то зубной пасты. А потом привык — ничего). А тут стали называть соседей с насмешкой: «Перепляс» и «Переплясиха» — будто они кого-то переплясали. Прозвище, вроде, веселое, но какие там пляски — оба люди солидные и серьезные. Она до пенсии работала страхагентом, а он — главным бухгалтером на мясокомбинате. Теперь стали: она — старушкой, он — старичком, «божьим одуванчиком». Впрочем, на счет одуванчика Федя ошибся. Верно Лидия Борисовна как-то сказала: «Чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть». Но об этом потом…