Был смирный день - [36]

В первое же воскресенье Федор Тихоныч с Прошкой-соседом пошли сватать невесту. Жила Катя с сестрицей многодетной. И работала в поле, и нянчилась. Но сестрица была замужем за угрюмым злым человеком, и часто, подвыпив, он гнал Катю со двора, устраивал, видимо от скуки, увеселения. Катя пряталась где-нибудь во дворе или на чердаке, а по соседям не стучалась, не хотела, чтобы видели ее несчастной. Но Федор Тихоныч знал о том, что в их доме неблагополучно. Придя свататься, он надеялся, что хозяин вздохнет облегченно, но оказалось, не так просто это дело сладить. Когда они выпили по лафитнику да поручкались, хозяин вдруг повернул на попятную. Мол, была она помощницей в доме, была в доме за радио, все пела да плясала, и вообще любили ее да лелеяли. А если, мол, он и согласится, то при одном условии: каждое воскресенье пусть они с Катей приходят и дают их семье представления, — только так он согласен выпустить ее со двора. И в доказательство того, как дружно и весело они жили с Катей, он на полном серьезе обязал Катю сделать прощальное выступление сейчас же, в сей момент. Катя хоть и заупрямилась было, да пришлось, чтоб отвязаться, спеть и сплясать. Федор Тихоныч не хотел ссориться с будущей родней и заметил в тон хозяину, что прав-де он, без концертов по радио какая жизнь; их односельчане радио слушали столько же, сколько щебет птиц, — лишь бы говорило, — они его просто не выключали.

В следующее воскресенье они должны были расписываться. Федор Тихоныч просил Катю заступить хозяйкой до срока, но она закокетничала, не согласилась.

Стены в доме он обклеил светлыми обоями; купил свадебное платье Кате, красивое; купил себе костюм нарядный, светлый.

Снял с чердака и внес в избу родительскую еще двуспальную с никелированными шарами кровать. А ковер, что достался от друга, повесил над кроватью. На клеенке были изображены витязь в доспехах и с конем, к коню доверительно склонилась девушка с кудрявыми волосами в белом платье и в белых баретках, она как бы вверяла коню своего суженого; кругом были большие дерева, а сами они стояли у маленького озерка, по которому плавали лебедь с лебедушкой. Ковер был старомодный, но Федору Тихонычу нравился, да и друга напоминал, у того он тоже висел над кроватью.

Газеты выгоревшие снял, промыл стекла, открыл окна настежь. Побелил печь, покрасил везде желтой краской полы, как в поликлинике. Рамы на окнах перекрасил в, голубой цвет — все повеселее.

Привез на тачке с озера чистого, белого песку, посыпал дорожки около крыльца.

Вскопал он и огород, засеял зеленью всякой, хотя многое надо бы сажать еще под зиму. Вырыл для овощей погреб. Уже договорился в нескольких домах косить траву на гумне на подмогу занятым в колхозе.

Прическу Кате он делал накануне, строил ее долго и тщательно, принес для блеска и крепости со станции полдюжины лимонов. Волосы взбил после щипцов в воздушную пену-облако, затем расчесал редким гребнем, верх уложил волнами, а по плечам и за спиной пустил локоны. Большую белую розу, что сорвал в ресторане, он прикрепил с левой стороны за ухом. Все потом покрыл лаком. Чтобы прическа не смялась, надел на голову легкое лукошко из-под ягод.

Катя дремала эту ночь не шевелясь, насупротив большого семейного зеркала.

Свидетели пришли к ней в дом, как только развиднелось.

Поутру Катя, как всегда, направилась с подойником в хлев, но сестрица посторонила ее, пошла доить сама, — побоялась, испугается животина Катиной головы, будет корова с придурью. Федора Тихоныча она назвала ненормальным и по-прежнему не верила в законность всей этой затеи.

Жених начал собираться, едва петух прокричал в первый раз. В это знаменательное для них обоих утро он надел лакированные штиблеты, нарядный костюм, новую крахмальную рубашку, галстук шнурком, — был он сейчас как парень на той открытке, что висела у него над рабочим столом. К третьему запеву он был готов полностью.

Решил лечь на кровать и примериться: как он будет лежать на ней с Катей. Наряд для нее положил рядом, он был пышный и, казалось, дышал. Федор Тихоныч притих.

Катя ждала суженого — пора обряжаться.

Сестрица пошла поторопить жениха с нарядом. Войдя в дом, увидела его лежащим на постели в обнимку с платьем. «Не выспался, сердешный», — сказала тихо, вытащила осторожно из объятий платье и понесла его на вытянутых руках невесте.

Катя освободилась от приспособления на голове, полюбовалась на прическу, — лицо было как не ее. Осторожно надели на нее платье.

Собранная невеста и свидетели выступили к дому жениха. Не замедлили, объявились тут же и глядельщики.

Сопровождающие остановились у дома. А невеста, пройдя, боярским крыльцом, вошла в избу; перемена во всем удивила Катю. Добудиться хозяина было невозможно. Она крикнула из окна глядельщикам, чтобы позвали Прошку с Ольгой.

Соседи пришли. Спрыскивали жениха водой, щекотали, грозились, что опоздает он на собственную свадьбу…

Но Федор Тихоныч ко всему происходящему почему-то был холоден.

Похоронили его в жениховой одежде.

Катя Малина оставила на память свадебный наряд невесты, взяла петуха, собака сбежала на станцию.

Сосед Прошка видел все: Федор Тихоныч почти не спал последние три недели. И он высказал мнение, что соседушко-то его надорвался. «Ведь я ему сколько раз кричал из своего огорода: дай подмогну! — так нет, кидался на все бегом. А на меня так зыркал, будто я у него хлеб отбираю, или будто он трудодни в колхозе зарабатывал». И Ольга, Прошкина жена, тоже в помощь просилась: цветы сеять и стволы держать, чтобы дерево прямое выросло, — так тоже не дал. Говорит, «сам должен все сделать, и помощники в этом деле ему никакие ненужные».