Был смирный день - [16]

— Одна приехала? Или с мужем? — прямо с порога запытала тетка Ольюшка.

Беседу она вела на свой манер, задавала вопрос, и, если тут же не получала разъяснений, отвечала сама себе.

— Прячешь мужика, стало быть. Оно верней, целей будет, а то у нас девки нониче красивые да гладкие, не то что в городе, бледные, худющие. Отобьют нараз. Про монастырь-то Троицкий слыхали? Нет?..

Через полчаса Любка узнала обо всех переменах за прошедшие с ее последнего приезда три года. Был в старом монастыре святой колодец. Оттуда издавна черпали святую воду. А вода-то оказалась не святая, а минеральная, полезная ото всех болезней. Приезжали специалисты из самой Москвы. Решили санаторий там строить. А еще в прошлом годе геологи осматривали «Фетинино» болото и тоже нашли что-то ценное, тоже решили что-то строить. А еще дед Семен помер. Он уже старый был, когда они с Аполлинарьей еще в девках ходили, стало быть, ему лет сто, а может, и поболе. А еще перевыборы правления будут. И Романа-парторга поставят председателем.

— Это какого Романа? — спросила раскрасневшаяся Любка.

— Да Ромашку. Ты его знаешь. Назара Наседкина сын. Вы еще вместе играли в коронячки. Неженатый, кстати сказать. Как из армии пришел, стал всеми делами заправлять. Парторг был у нас ненашенский, присланный, хороший был мужик, справедливый с народом, только все болел, лечился подолгу. На пенсию вышел. Ну, Ромашка-та как раз и поспел. А теперь и председатель наш сдал. Так он и тут все замещает. Что? Наверно, и дом Фетины не узнала? Как ей хозяйство-то наладили. А все Ромашка наш.

Любка оживилась, слушала. Тетка Олья сыпала новостями как из писаной торбы. Незаметно, исподволь выведывала у Любки: как живет в городе? Кого родила, сына ли, дочь ли? Где муж работает? Хороши ли в городе магазины? Ответы Любкины запоминала крепко чтоб было о чем порассказать в других избах.

— Хватит, — остановила их Аполлинарья. — Пора нам идти.

Парило вовсю. И травы, и деревья, и земля, и небо пугливо занемели в предчувствии грозы. Вдали прогромыхало. Поблескивали сполохи. С кладбища возвращались скорым шагом, стараясь успеть до дождя. Торопливо ломали ветки, когда шли через березки, зимой напоминавшие рождественские свечи, и мимо болота. Любка вспомнила, как в детстве ходили по болоту босиком за клюквой. Клюква дозревает под снегом. Кочки голые, а между ними кружева изо льда. Хруп-хруп когда ступаешь по ним, а там или пусто, или вода. И снег лежит волнами, и не ровный, а с завихрениями, а на гребне снеговой волны узоры, и капли радугой светятся на солнце. Бегать по такому снегу опасно, ноги проваливаются, верхняя пленка норовит обрезать, и кружево жалко топтать. Только почему Фетининым звали болото, Любка не помнила.

На крыльце стояла корзина, полная, с верхом, брусники. Значит, Фетина забегала в их отсутствие.

— Скорей бы уж разразилось, — боязливо поглядывая в предгрозовую темень за окнами, прошептала Аполлинарья, — приляг, утомилась, чай.

Любка примостилась на лежанке. Момент для разговора был подходящий. Любка решила начать, но с чего? Как объяснить древней тетке, что не сладилось семейное счастье, что решила уехать далеко-далеко, на Север самый, чтобы забыть город, в котором так не удалась ее любовь и к которому не смогла приладиться за многие годы. Дочь определить бы у тетки на первое время, пока обживется на новом месте. А уж как устроится, заберет сразу же.

Аполлинарья по-тихому гремела посудой, бормотала под нос. И не заметила Любка, как заснула под тягостью надвигающейся грозы и своих горьких мыслей. В душном неспокойном сне подъехал к избе конный. Сперва в окно сунулась лошадиная морда, потом загорелое мужское лицо. Говорил быстро, жарко дыша:

— …Фетина ко мне прибежала; говорит, собирала ягоды на болоте, земля там горячая, ногам больно. Я туда… И правда, он уже давно тлеет, торф этот самый, вот-вот вспыхнет. Так что будьте готовы, чуть по радио объявление услышите — снимайтесь. Радио-то включенным держите.

Любка открыла глаза. Никого. Лишь тетка сидит странно как-то, скованно, будто не дома.

— Говорила с кем или показалось мне? — приподнялась Любка.

От Любкиного голоса Аполлинарья вздрогнула, поднялась с лавки.

— Да Роман-парторг заглянул…

И тетка потерянно оглядела избу.

…С болота тянуло гарью. Запекшееся небо не могло разродиться капелькой влаги. За дальним черным лесом поблескивали беззвучно сполохи.

Как большая темная птица, облетела деревню грозная весть о горящем болоте. Деревня смолкла, сжалась, на какое-то время окаменело все — безлюдье на улицах, в огороде, у колодцев, и окна ослепли. Даже суеверные старики, в предгрозье выключавшие в доме все, что выключалось, сидели у радио. Ждали.

Сначала заголосили у баушки Дуни. Голосила бабка над стариком, который в последнее время занемог. Сообразив, что в случае напасти старику далеко не уйти, баушка заметалась:

— Люди добрые, дайте, родные, кто хоть коляску детскую старика свезти, больше мне ничегошеньки не надобно, горемыке!

Молчаливая Мариша, привыкшая к причудам старухи, выкатила из-под крыльца плетенку на колесах, в которой возила полоскать на озеро белье.