Быков о Пелевине. Лекция вторая - [4]

(Естественно, мы всегда об этом знали, все это одна только чистая объе…вка, а вот Пелевин – это серьезно).

– Есть только слово «глубина», и то, что ты проделываешь над собой, когда его слышишь. Зря проделываешь, между прочим. Вампир должен быть начальником дискурса, а не его жертвой».

– А можно я задам глупый вопрос? – спросил я.

– Будем считать что все остальные твои вопросы были умными, – отвечает Озирис и этим окончательно дезавуирует как себя, так и автора.

В сущности, афоризмы типа «Глубины там нет, есть только слово «глубина» – можно в коммерческих объемах производить на любой стадии посвящения, и любой поклонник Пелевина, прочитавший две-три его последних книги, может это делать абсолютно профессионально, отсекая всех остальных, которые, конечно, ничего не поняли. Но не видеть этого очевидного приема нельзя. Точно так же, как практически нельзя не видеть главного, совершенно, почему-то от всех ускользающего смысла, главной метафоры, которая лежит в основе «Empire V». Я уж не говорю про «Бэтман Аполло», потому что это, на мой взгляд, слишком очевидная художественная неудача, там слишком много всего происходит и при этом не происходит ничего, софизмы отсутствуют, а вместо них какие-то натянутые шутки, но, во всяком случае, я понимаю, что это мнение чисто субъективное, мне даже очень понравилось, как в том же сообществе «РУ. Пелевин» кто-то из сектантов спрашивает: «Неужели каждый вот так вот может выйти на сцену и стричь бабло на Пелевине?» Попробуйте, не так-то это просто. (аплодисменты). Так вот, мне кажется, что достаточно очевидный и достаточно лобовой смысл «Empire V» я тем не менее понимаю. И вы сейчас его поймете. Почему-то вся критика мимо этого прошла. Здесь я уже впадаю в любимую крайность, утверждая, что я единственный так понял гения, а ведь гений, собственно, для того так и пишет, так обтекаемо, размыто и натянуто, с такими надутыми щеками, чтобы, как в «Шлеме ужаса», каждый искренне полагал, что он один правильно понял все, тогда как только они все вместе и есть единое существо.

Мне кажется, что метафора довольно очевидна. Есть язык, который существует независимо от своих носителей. Есть носители этого языка, которые все время с его помощью постигают мир. По-моему, совершенно ясно после этого, кто такие вампиры. Кто это? Особенно если учесть, что Рама – персонаж с довольно сильной внутренней линией. Пропагандист. Персонаж, очень напоминающий мне Вилена Татарского, у которого из-под ног вдруг ушла вечность.

Кто же эти люди? Носители языка, которые с помощью языка постигают мир? Ну конечно, видите, как все просто! Достаточно оказалось пересказать человеческим языком.

Это исповедь писателя. Это то, что с ним происходит. Писатель вынужден питаться баблосом, потому что иначе ему жить не на что, но свое откровение он получает не от баблоса. Я думаю, что Пелевин, как писатель, который чувствует себя существующим только тогда, когда он пишет, когда он генерирует текст, а в остальное время существует чисто машинально, Пелевин подарил нам одно из самых точных описаний писательского труда. Когда Рама (где-то на последних двадцати страницах книги, впервые попробовавший баблос) чувствует себя пролетающим сквозь мыльные пузыри чужих душ, чужих представлений, чужих умов, он пролетает через них, выхватывая ту капельку смысла, которая есть в этих существованиях – помните?

Конечно, писатель – вампир. И, конечно, эта мысль о писательском вампиризме восходит к Андрею Синявскому, который так точно написал о вампиризме Пушкина. Почему Пушкин так любит вампиров? Почему он с таким восторгом взялся переводить несуществующего, выдуманного Мериме Иакинфа Маглановича? Почему «Вурдалак»? Почему вурдалак так занимает его воображение? Да потому что Пушкин, как пишет Синявский, полон пустотой, содержимое Пушкина – пустота, он насасывается чужими жизнями, как всякий истинный автор, он никогда не сопереживает одной стороне, а всегда сочувствует двум, именно потому, что это амбивалентность, амбивалентность всякой пустоты. И поэтому Пушкин был так страшен Энгельгардту, поэтому Энгельгардт, второй директор Лицея, писал о нем: «Это самая пустая душа, которая мне встречалась!» Да, совершенно верно! Писатель и есть пустая душа, потому что иначе он не наполнится другими. Вампир, который всасывает чужую жизнь, который питается чужой кровью, и есть писатель, это отчасти для нас, кстати говоря, объясняет привлекательность волка-оборотня в «Священной книге оборотня». Многие из тех, кто послушал первую лекцию, задали потом вопрос: «Почему же волк такое воплощение зла?» На самом деле он злой именно потому, что он – оборотень, начнем с этого. Оборотень не может иметь особо позитивных коннотаций. И еще он зло потому, что он ничего не производит, а только сосет, но, к сожалению, это и есть внутренняя линия, которая Пелевину чрезвычайно близка, он всасывает чужую жизнь, потому что он доит эту корову, доящуюся нефтью, как вампиры доят людей, а нефть – это кровь земли, что мы уже с вами читали в «Македонской критике французской мысли».

Вот эта чужая кровь, или чужая нефть, она в пелевинской системе ценностей сближает, как это ни ужасно, силовика-оборотня с писателем-вампиром. И тот, и другой сосут. Но при этом, конечно, полагают, что рулят.