Буйный Терек. Книга 2 - [113]

Оба генерала — Паскевич и Вельяминов — рьяно принялись за разработку плана «утверждения русского владычества на Кавказе», как официально именовалась подготавливаемая ими широкая экспедиция в горы. Но холера, внезапно охватившая Дагестан и всю русскую линию, затем небывалое землетрясение и, наконец, отъезд Паскевича в Польшу разъединили их, хотя Паскевич, несмотря на военные действия в Польше, иногда помогал Вельяминову и Розену своими указаниями издалека.

Второе пребывание Вельяминова на Кавказе ознаменовалось рядом жестоких экспедиций, главным образом в Чечню, куда он, помня поражение Эммануэля, выступал всегда большими силами пехоты, кавалерии и батарей.

С осени 1831 по июль 1832 года им было сожжено свыше шестидесяти аулов и хуторов, прорублено более сорока просек, возведено девять новых редутов и укреплений; вырублены все сады, окружавшие аулы, захвачены табуны коней и стада. Беря штурмом такие аулы, как Гельчиген и Майор-туп, генерал не щадил никого. Сподвижник Ермолова, он целиком разделял его точку зрения, считая, что только страх может повлиять на горцев и что мягкость и милосердие в горах воспринимаются как слабость и боязнь.

Этот человек, как и Ермолов, был убежден, что русский народ угнетен помещиками и что крепостное право — бич России. Не будучи причастен к декабристам, он, как и Ермолов, облегчал участь сосланных на Кавказ солдат и офицеров, связанных с 14 декабря. И в то же время Вельяминов верил, что жестокость и беспощадное уничтожение горских аулов приведет к полному замирению в горах.

Вскоре Вельяминов был назначен командующим Кавказской линией. Это назначение означало решительное наступление русских на Дагестан для скорейшего уничтожения газавата.

Понял это и Гази-Магомед.

Неудачи последних недель под Черкеем и опустошительный поход Вельяминова по Малой Чечне показали Гази-Магомеду, что порыв, который поначалу охватил горцев, ослабел. Имам видел, как тяжело сказалось на дагестанцах и чеченцах русское вторжение в горы и леса. Особенно угнетал его распад единства между некоторыми горскими обществами Дагестана.

Невдалеке от чеченского аула Майор-туп имам созвал большой джамаат, на котором посланцы дагестанских, чеченских, кумыкских и прочих обществ и племен должны были решить, как поступать дальше.

У известной всем чеченцам горы Кортин-Корт собралось до восьмисот человек делегатов, съехавшихся из Андии, Ичкерии, Кабарды, Кумуха, Елисуйского ханства, Большой Чечни, Аварии и других мест. Были тут знаменитые наездники, как, например, чеченец Авко, карабулак Астемир, белед Мусса, знаменитый чеченский проповедник ших Шабан, хаджи Таштемир, Саид-бей гергебильский, Гази-Магомед, Гамзат и Шамиль. Двое суток шел джамаат, и наконец после долгих речей и споров было решено уйти в горы, прекратить на время набеги на линию, собраться с силами и, дав отдохнуть людям, через год вновь провести джамаат. Мюриды вместе с жителями должны были приступить к сельским работам и укреплению аулов.

Делегаты разъехались восвояси, увозя тревожно ждавшим их жителям решение совета. Люди вздохнули свободнее — год мира обещал спокойную жизнь.

Недовольный решением джамаата, Авко увел свою конную партию из трехсот человек в ауховские леса, где устроил свое совещание. Он посоветовал наездникам двумя группами скрытно перейти Терек и ударить на казачью станицу Щедринскую, где, по его уверению, сейчас не было ни пехоты, ни казаков, якобы вызванных по тревоге к Грозной. Чеченские удальцы неохотно выслушали его. Набег на русские станицы сам по себе всегда увлекал их, но сейчас, когда дана клятва на коране, когда сам имам требовал от них поста, воздержания и молитв, предложение Авко показалось им несвоевременным и неугодным богу. Более двухсот всадников отказались слушать предводителя и в тот же день разъехались по аулам.

— Это бабы и трусы, но без большой партии я не могу начать дела, — сказал Авко, отлично понимавший, что даже в случае успеха его ослушание вызовет недовольство в народе. Умный и всегда бывший настороже, Авко понимал, что успеха могло и не быть — слишком уж сильными становились русская линия и бдительные пикеты, заставы и посты, разбросанные по обоим берегам Терека. С деланным негодованием он уехал с несколькими родичами и приближенными в родной аул.

Оставшиеся шестьдесят человек, самые бесшабашные, что называется, отпетые, решили попытать счастья и на свои страх и риск пройтись по русским тылам в чаянии добычи. Им нечего было терять. Бездомные бродяги, абреки — кабардинцы, осетины, кумыки, двое ингушей, четверо ногайцев и чеченские байгуши, — они давно забыли и свой аул, и своих родных.

Во главе всей партии встали три весьма известных на казачьей линии человека: чеченцы Пантюк-Исак и Байрам, по прозвищу Аульский, и кумык Ходокой Абукер из Андрей-аула. Это были храбрецы, уважаемые не только в горах, но и неоднократно упоминавшиеся в русских донесениях, как «весьма опасные абреки».

После ухода Авко оставшиеся разделились на три группы; к одной из них почему-то пристали все вожаки.

На совещании Пантюк-Исак оказал:

— Я не люблю возвращаться домой с пустыми руками… Засмеют даже малые дети…