Буйный бродяга № 6 - [13]

У входа его встретил сенешаль и проводил в вечерний кабинет Императора.

Император, заложив ладонь за борт легкого кителя без знаков отличия, прохаживался вдоль ряда из семи высоких в потолок окон, за которыми раскинулся внутренний императорский сад с небольшим озером. Вдоль аллей и на набережной озера включились электрические фонари, — поравнявшись с пятым по счету окном, Император бросил долгий задумчивый взгляд сквозь идеально прозрачное стекло, после чего обернулся в полкорпуса и угрюмо взглянул на вошедшего Ученого.

— А, это Вы, мой друг… — невесело сказал правитель. — Я Вас как раз ждал…

— Ваше Величество.

— Прошу Вас, проходите… — Император указал рукой в направлении округлого эркера, расположенного в углу кабинета, на стыке двух внешних стен дворца; днем это была самая светлая часть в помещении. — Садитесь… — кивнул он на одно из стоявших там кресел, а сам сел в другое, такое же, стоявшее напротив.

Ученый сел и выжидающе посмотрел на Императора. В голове его при этом, не переставая, крутились разные предположения, в которых, так или иначе, участвовал Генерал. Наиболее вероятным было предположение о том, что старому вояке удалось что-то разузнать о проекте, и он тут же все выложил правителю.

— Сегодня до меня дошли кое-какие слухи о Вашем проекте… — произнес Император и осекся, ожидая, что Ученый дальше все сам расскажет.

— Полагаю, источником этих слухов стал Генерал? — уточнил Ученый.

Ученый, всегда прямолинейный в частных беседах с Императором во многом этой своей прямотой заслужил расположение к нему последнего. В отличие от Генерала, Графа и большинства других чиновников, Ученый не был подхалимом и не отличался угодливостью.

Так уж повелось в этом мире, что холуи и льстецы часто достигали служебных высот, становились генералами и министрами, верно служили своим монархам, но никогда ни один император не питал к таковым искренней любви, если только не был дураком. Ибо только низкие хамы и дураки могут любить льстецов и подхалимов. Император же не был ни тем, ни другим.

— Верно, — ответил Император. — Как Вы догадались?

— Видел его машину.

Правитель согласно покивал и перешел к главному:

— Шпионам Генерала удалось установить подслушивающее устройство в Академии наук, — сказал он. — Им удалось записать Ваш разговор с профессором, и Генерал лично привез мне пленку…

— И что же из содержимого этой подлой пленки Вас смутило?

Небрежно закинув ногу на ногу, Император откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Ученого:

— Вы сказали, что я не дождусь ответа… Как это следует понимать?

Ученый не ошибся в своих предположениях.

— Ну, что ж, — задумчиво произнес тогда Ученый, — придется мне Вам сознаться…

— Давайте, мой друг, покончим с этим.

— Послание, — сказал Ученый, — пришло из области межзвездной пустоты, лежащей в сотне световых лет от нашего мира… — он прямо посмотрел на Императора и добавил: — То есть, иными словами, свет оттуда летит к нам примерно сто лет.

— Стало быть, — подумав, сказал Император, — наш ответ будет получен Человеком через столько же?

— Да.

— И это все, что Вы от меня скрыли?

— Да.

Правитель некоторое время молча смотрел в окно.

— И… ничего нельзя поделать с этим? — наконец спросил он.

— На сегодня науке неизвестны способы обхода этого ограничения, — покачал головой Ученый. — Свет, — сказал он, помедлив, — способен двигаться во внешней пустоте с чудовищной скоростью, но и скорость эта ничтожна, в сравнении с теми расстояниями, что лежат между звездами… Вот, например, взять наше светило… свет, испущенный им, достигает нашего мирового шара лишь через одиннадцать с половиной минут. То есть, если бы наше светило вдруг внезапно погасло, мы бы еще одиннадцать с половиной минут продолжали видеть его на небе…

Ученый замолчал, глядя перед собой. Лишь спустя долгую минуту, Император ответил ему:

— То, что Вы сказали, страшно.

— Да. Очень страшно, — медленно кивнул Ученый. — Меня повергают в трепет эти расстояния… Мне страшно думать, что где-то там… — он посмотрел сквозь окно эркера на уже достаточно потемневшее небо, на котором проступили первые звезды, — рождаются и погибают миры, жители которых обречены на вечное одиночество… Наверняка для них рано или поздно наступает время, когда они начинают понимать то, что только недавно поняли мы: они понимают, что не одни и понимают, что никогда, никогда они не смогут дотянуться до собратьев по разуму и познанию… и причина, по которой они этого не смогут — та, которую я сейчас назвал — скорость света. Ничто не способно обогнать свет. Это невозможно, неосуществимо в принципе…

— Если только не стать бессмертными… — произнес Император.

— Да, как Человек.

— Теперь я понимаю, почему Вы так хотите, чтобы мы ответили ему…

— Прошу Вас, скажите это.

— Потому, — продолжил Император, — что такая возможность может оказаться единственной. Если мы промолчим сейчас, наши потомки могут не дождаться другой такой…

— Сменятся поколения, изменится лицо мира, пройдут тысячелетия, сотни тысячелетий, тысячи тысячелетий, солнце померкнет и мир скует лед… а потом наступит смерть…

— Мне страшно, друг мой, — тихо сказал правитель. — Страшно за этот мир, над которым меня поставила судьба. — Он посмотрел в сторону, в окно, за которым горели гирлянды фонарей; их отражения блестели ровными полосками на озерной глади. Ученый мельком взглянул на Императора и заметил как глаза могучего атлета со стальными от седин волосами блестят от затянувшей их влаги. — Мы обязаны ответить, — помолчав, произнес он.