Буян - [7]

Шрифт
Интервал

— Марксист. Младший брат Александра Ульянова, того, которого казнили за покушение на царя, помнишь? А вообще из здешних он, на хуторе неподалеку жил, возле Алакаевки…

— Во-он как! Интересно… Так этот брат тоже собирается царя укокошить?

— Царь — что! Браться надо за всю ораву. Народ вон по всей России поднимается, а толку мало, дуют кто во что горазд…

— Значит, ты приехал учить наших «мамкиных бунтарей» разводить смуту по-научному? По катехизису этому? — усмехнулся Евдоким.

— По катехизису, говоришь? Что ж, действительно, здесь есть для революционеров и практические рецепты. Интересуешься? Могу дать ненадолго.

— Гм… Чтоб заметил кто да в каталажку? Нет уж, спасибо. У меня другие планы, я мужик, мне землю пахать, ухаживать.

— А земля-то твоя, где? Чего пахать-то будешь, мужик? Иль, может, батя твой разбогател, хутор тебе в наследство оставит?

Евдоким махнул рукой. Какие уж капиталы у старобуянского псаломщика. Приход нищенский, церковь перекосилась, хоть сам ее подпирай. Кулаки-богатеи прижимистые, ни один черт на ремонт храма копейки лишней не пожертвует, а с бедных мирян что возьмешь?

— Кстати, ты едешь домой на пасху?

— Еще не знаю. Занятия больно запустил. Всякие забастовки, то-се, а экзамены — вот они. А ты что хотел?

— Было дельце одно у меня в Буяне, ну, да, впрочем, раз ты боишься даже книгу умную в руки взять… — И лицо Коростелева приняло ироническое выражение.

Евдоким пожал сухими сильными плечами, мол, думай, как хочешь.

— Ну, пойду, поищу кое-кого, повидать надо, — поднялся Коростелев. — А ты, Дунька, подумай. Подумай, как жить дальше. Японец вон лупит нашего брата в Маньчжурии по прихоти царя-батюшки, сам царь-батюшка бьет народ, как девятого января, а твоя хата с краю… Смотри…

— До царя далеко… Поживем — увидим.

— Ну-ну… Поживи… Если удастся…

Коростелев ушел, а Евдоким опять углубился в свой учебник. Вокруг стояла непривычная тишина. Трехэтажный корпус училища, пятнистый после зимних непогод, словно вымер, лишь на кухне слышался шум да сквозняком доносило запахи подгорелого масла и затхловатой капусты. Евдоким поморщился, что-то мешало ему сосредоточиться: прочитанное как бы пролетало сквозь голову, не задерживаясь, и уносилось в свежую весеннюю бесконечность. Это, должно быть, подействовал так разговор с Коростелевым, выбил из колеи. А чего, собственно, выбивать?

Евдоким скользнул взглядом по двору, по насаженным возле забора молодым тополям и увидел своих однокурсников: Ардальона Череп-Свиридова и Захара Милягина. Они вечно шатались вдвоем, будто их черт веревочкой связал. Приблизились к Евдокиму, оглянулись кругом, сделали кому-то знак. Череп-Свиридов, длинный и сутулый, с узким лицом и здоровенным черепом, уставился на Евдокима черными, с каким-то фанатичным, не то разбойным блеском глазами. Рядом с ним, осклабившись и сунув руки в карманы, покачивался с ноги на ногу квадратный Милягин по прозвищу Чиляк.

— Ты чего, Дунька, делаешь? — спросил Череп-Свиридов придирчиво.

— Ничего… Зубрю вот… — показал Евдоким на учебник.

— Слышь, Чиляк? Дунька — хе-хе! — на науки налегает… — подмигнул Череп-Свиридов и вдруг приказал: — Ну-ка, вставай, пойдем!

— Куда это?

— После узнаешь.

— После? Проваливайте-ка на все четыре. Бьете баклуши, а потом шпаргалки будете клянчить, грамотеи…

— Вставай, сказано тебе! — процедил с угрозой Череп-Свиридов.

Евдоким откинулся спиной к забору, посмотрел, прищурясь, на одного, на другого, как бы взвешивая противников, протянул с ленцой:

— Слушай, Череп, ежели я встану, то ты потом до-о-олго лежать будешь… Уйди от греха, — и шевельнул широкими угловатыми плечами.

Квадратный Чиляк перестал кривить рожу, подтолкнул локтем приятеля и в тот же миг в руках у них, как у фокусников, оказались револьверы.

— Вы что? — остолбенел Евдоким.

— Слушай, Дунька, — сказал Череп-Свиридов злобно, — партия социалистов-революционеров приказы свои дважды не повторяет!

— Это вы, что ли, партия? — Евдоким оглянулся сторожко туда-сюда — вокруг по-прежнему ни души.

— Дай-ка твой «бульдог», — протянул Череп-Свиридов руку Чиляку. Тот отдал ему револьвер. — Беги к нашим и эсдэкам, шумни — пусть начинают. А мы тут с Дунькой вдвоем управимся…

Чиляк тяжело потопал к зданию училища. Череп-Свиридов надвинул на глаза картуз, взвел курки и повел Евдокима под конвоем в сторону канцелярии.

Только успели они пересечь двор, как вдруг раздался треск и звон, посыпались разбитые стекла. Евдоким оглянулся. Из окон третьего этажа, где размещались аудитории, вывалилась парта и, грохнувшись об землю, раскололась в щепки. За ней появилась вторая, третья, столы, стулья, вперемежку с ними полетели клочья учебных плакатов и разных пособий. В пустых проемах окон метались красные искаженные лица, напряженные руки, выбрасывающие мебель. Нестройный многоголосый крик и грохот перекатывались в воздухе, словно волны тяжелых камней, и разбивались, ударяя в голову пораженного Евдокима.

— Господи, да что ж это!.. — прошептал он коченеющим языком и растерянно посмотрел на Череп-Свиридова. Тот молча ткнул его дулом револьвера в бок и стремительно увлек в здание.

Дверь директорского кабинета заперта изнутри. Череп-Свиридов толкнул спиной, загрохал ногами — не открывают. Ноздри его хищно расширились.


Еще от автора Иван Арсентьевич Арсентьев
Суровый воздух

Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.


Короткая ночь долгой войны

Введите сюда краткую аннотацию.


Суровые будни (дилогия)

Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».


Три жизни Юрия Байды

В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.


Преодоление

В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Роман «Преодоление» рождался автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, порой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен.Повесть «Верейские пласты» посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.


Рекомендуем почитать
Сполохи

Главные герои повести «Сага о картошке» — академик, ученый с мировым именем Иван Значонок, его дочь и приемный сын. Об их нелегком труде, о сложных человеческих отношениях, о любви рассказывает автор. Красоте жизни, родному краю, моральной чистоте нашего современника посвятил В. Кудинов вторую повесть и рассказы.


Зеленая ночь

В сборник Иси Меликзаде «Зеленая ночь» вошло несколько повестей и рассказов, повествующих о трудящихся Советского Азербайджана, их трудовых свершениях и подвигах на разных этапах жизни республики. В повести «Зеленая ночь» рассказывается о молодом леснике Гарибе, смело защищающем животный мир заповедника от браконьеров, честно и неподкупно отстаивающем высокие нравственные принципы.


Вечный огонь

Известный писатель Михаил Годенко в новом романе остается верен флотской теме. Действие происходит на Севере. Моряки атомной подводной лодки — дети воинов минувшей войны — попадают в экстремальные условия: выходит из строя реактор. Чтобы предотвратить гибель корабля, некоторые из них добровольно идут в зону облучения… Сила примера, величие подвига, красота человеческой души — вот что исследует автор в своем произведении, суровом, трагедийном и в то же время светлом, оптимистичном. События, о которых повествуется в романе, вымышленные, но случись нечто подобное в действительности, советские моряки поступили бы так же мужественно, самоотверженно, как герои «Вечного огня».


Неслышный зов

«Неслышный зов» — роман о комсомольцах 20—30-х годов. Напряженный, сложно развивающийся сюжет повествует о юности писателя Романа Громачева и его товарищей, питерских рабочих. У молодого писателя за плечами школа и пионерский отряд, борьба с бандитами, фабзавуч, работа литейщиком на заводе, студенческие годы, комсомольская жизнь, учеба в литературной группе «Резец», первые публикации, редактирование молодежного журнала. В романе воссоздана жизнь нашей страны в 20—30-е годы.


Закон Бернулли

Герои Владислава Владимирова — люди разных возрастов и несхожих судеб. Это наши современники, жизненное кредо которых формируется в активном неприятии того, что чуждо нашей действительности. Литературно-художественные, публицистические и критические произведения Владислава Владимирова печатались в журналах «Простор», «Дружба народов», «Вопросы литературы», «Литературное обозрение» и др. В 1976 году «Советский писатель» издал его книгу «Революцией призванный», посвященную проблемам современного историко-революционного романа.


Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.