Буян - [106]
Шествие влилось на площадь. Впереди, опираясь на длинную палку, шла повязанная толстым платком бабка Павлиха — жена, старика Павлова. Ее беззубый черный рот щерился, и казалось, громкий вздрагивающий голос яростно стегал стоящих на крыльце сановников:
— По ком она причитает? — спросил недоуменным шепотом Чиляк за спиной Евдокима. И точно так же шепотом после небольшой паузы ответил Череп-Свиридов:
— По республике своей причитает…
Шествие внезапно дрогнуло и, не останавливаясь, стало расползаться, всасываться в цепенеющую толпу. И все зашевелилось.
— Васи-и-и!
— Батя-я-я!
— А-а-а-! А-а-а! — дрожал над площадью крик. Женщины порывисто устремились к мужьям, увлекая плачущих испуганных детей.
— Вместе-е! Вместе пропада-а-ать!..
Взбудораженная толпа качалась, гудела. Мужчины звали своих, только старая Павлиха стояла в прогале с поднятым над голевой троеперстием, и надрывистый голос ее, перемогая шум, скорбел, и роптал, и обвинял.
Вице-губернатор смотрел с брезгливым лицом на злую, точно затравленный зверь, толпу, а Евдоким с тоской чувствовал: это последние слова неписаной трагедии мужицкой республики, вставшей лицом к лицу со всей империей. Разве у Князева или Щибраева поднимется рука дать условный знак?
В голове мелькнула мысль: «Где больше общности: в ворохе зерна, где зерно одно возле другого, или на поле, где они разъединены? Слишком мало просуществовала народная власть. Республика не успела дать глубоких ростков, пустить корни в душах людей, и ее, как ворох зерна, размывает внезапным потоком. — Нет, нет, чепуха!» — отгонял Евдоким от себя пораженческие мысли и смотрел упорно на Щибраева. Тот стоял чернее ночи. Ветер трепал его бородку, липкий снег набивался в жидкие пряди.
Собрание подавленно молчало, и вице-губернатор подумал с облегчением: «А пастырь, кажется, остался без стада…»
Из толпы, где особняком стояли старики, отделился Павлов. Шел, согнутый до земли, точно в поклоне вечном. Остановился против Князева, сказал, разведя руками:
— Одни мы на свете белом, Антипушка… Сила правду ломит. Их взяла… Отдай им печать, уходи куда глаза глядят.
Повернул к губернскому начальнику лицо, исхлестанное морщинами, распрямил спину, посмотрел, щурясь из-под ладони, на крыльцо, поднял вверх скрюченный палец, изрек громко, пророчески:
— Рано или поздно — все кончается. Кончится и ваше царствие. Речено же бысть в священной Библии: «И ограбят грабителей своих, и оберут обирателей своих».
Повернулся, опять сгорбясь под тяжестью лет, и пошел в гущу толпы. Антип покосился на Щибраева чуть растерянно — роковая минута! Рука его потянулась к груди, выше…
«Сейчас!» — Евдоким шевельнул пальцами, сжимавшими рукоять револьвера, вскипая жестокой радостью, — За Анну… За Анну…» — шептал он мысленно, как заклинание. Подался чуть вперед, заглянул в глаза Антипу напряженным, требующим взглядом. Заглянул и… понял: Антип выше руку не поднимет, не бросит на смерть, на мучения две тысячи тех, кто поставил его у кормила своей, крестьянской власти, кто вручил ему свою судьбу. Вот они ждут с безмолвной мольбой в глазах, сильные духом и беспомощные, отпевшие себя еще до смерти.
И Евдоким, готовый к борьбе, вздрогнул и нервно осклабился. Тело вдруг ослабло, нестерпимо захотелось сесть. «Что ж, — подумал он, — Антип прав. Пусть будет худо нам одним: такова уж вечная участь революционеров. Люди пусть живут. Пусть живут, пока поднимется весь народ земли русской». В горле Евдокима шевельнулся горячий ком, мешая вдохнуть. Сзади дернул за полу Череп-Свиридов. Евдоким разжал пальцы, державшие в кармане смит-и-вессон, поднял медленно руки и скрестил их на груди.
Антип вздохнул, вынул из кармана тряпицу, развернул, достал волостную печать и, шагнув вперед, протянул вице-губернатору. Тот взял, сделал знак судебному следователю, худому и желтому, стоящему позади свиты, сказал вполголоса:
— Остальное, кажется, относится к вашей компетенции?..
— М-м… Не уверен, ваше превосходительство. Не уверен, что получу санкцию прокурора на судебное преследование этих, — ответил тот так же шепотом. — Губерния не на военном положении.
— К сожалению… Но вы готовьте материал дознания, обойдемся без суда. Административная ссылка, слава богу, не отменена.
Следователь наклонил голову. Из-за угла выкатилась коляска. Вице-губернатор поднял бобровый воротник шинели, натянул перчатки, кивнул свите. Коляска укатила. И тут же сход зашевелился, пошел бурунами, разбиваясь на кучки, расползаясь. Товарищи-единомышленники, революционеры из Царевщины и Старого Буяна, обступили свое правительство, смотрели безмолвно в землю глазами-полушками, чувствуя себя оглушенными, раздавленными. Евдоким, закусив хмуро губу, думал о своих односельчанах, с которыми сросся сердцем и мыслями, и ощущение невозвратной утраты холодным ужом ползало по груди. Не то, привычное, ноющее, что не покидало его после смерти Анны, а какое-то ядовито-острое, удушающее обидой.
В книгу Ивана Арсентьева входят роман «Преодоление» и повесть «Верейские пласты». Роман «Преодоление» рождался автором на одном из заводов Москвы. Руководство завода получило срочное задание изготовить сложные подшипники для станкостроительной промышленности страны. В сложных, порой драматических ситуациях, партком и профком завода объединили лучшие силы коллектива, и срочный заказ был выполнен.Повесть «Верейские пласты» посвящена возвращению в строй военного летчика, который был по ошибке уволен из ВВС.
Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.
В этом романе писатель, бывший военный летчик, Герой Советского Союза, возвращается, как и во многих других книгах, к неисчерпаемой теме Великой Отечественной войны, к теме борьбы советского народа с фашистскими захватчиками. Роман охватывает период от начала войны до наших дней, в нем показаны боевые действия патриотов в тылу врага, прослежена жизнь главного героя Юрия Байды, человека необычайной храбрости и стойкости.
Летчик капитан Иван Арсентьев пришел в литературу как писатель военного поколения. «Суровый воздух» был первой его книгой. Она основана на документальном материале, напоминает дневниковые записи. Писатель убедительно раскрывает «специфику» воздушной профессии, показывает красоту и «высоту» людей, которые в жестоких боях отстояли «право на крылья». Также в том входит роман «Право на крылья».
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.