Бутылка, законченная питьем ( Рассказы ) - [5]

На набережной, как всегда, было людно. Но ялтинская публика гораздо более серьезно относилась к променаду и показу себя, чем временно проживающие гости города Евпатории. Петров всерьез вознамерился поизучать вечерние туалеты и загорелые физиономии – ему начало нравиться это зрелище, напомнившее балы из романов Александра Грина.

Но его жена заметила светящуюся надпись казино и потащила его туда.

Петров, ни разу не бывавший в казино, не сразу понял, где он оказался: разница в нарядах на набережной и в стенах казино была небольшой. Пока он соображал, его жена уже заняла место у рулетки и начала делать ставки.

Жена Петрова выигрывала. Петров смотрел на нее во все глаза – он не помнил ее такой; разве что очень давно, в молодости… которую теперь он тоже не помнил. Его жена играла в рулетку совсем не так, как показывали в зарубежных фильмах: она часто пропускала ставки, иногда ставила на цвет, иногда на комбинации номеров, никогда не рискуя большой суммой. Внешне она просто хорошо проводила время, занимаясь игрой как бы между прочим. Петров, которому сравнительно простые правила рулетки представлялись темным лесом, даже не пытался смотреть за игрой – он смотрел на молодую незнакомую женщину, которая знала какую-то тайну жизни, неизвестную и непонятную ему.

Глаза ее то вспыхивали, то подергивались поволокой. Казалось, она совсем забыла о Петрове.

Через полтора часа игры она по-прежнему продолжала понемногу выигрывать. Наблюдать за игроками было едва ли не интересней, чем за самой игрой, но Петров постепенно отошел от гипноза новизны, и ему захотелось вернуться в номер гостиницы. Он обратился с этим предложением к жене, но она его не слышала. Петров решил, что отрывать ее от стола бесполезно, и начал не торопясь продвигаться к выходу, приняв вид усталого дедушки. Ему казалось, что все на него смотрят, как на идиота.

Выйдя на набережную, он вздохнул с облегчением. Неожиданно его схватила под руку жена. “А, Петров, хотел удрать!” – скорее сообщила, чем спросила она. От нее несло радостным возбуждением;

Петрову показалось, что запах ее духов усилился в несколько раз.

“Как же твои супружеские обязанности?” – продолжила жена, негромко, но волнующе засмеявшись. Около нее притормозила машина. Машины притормаживали рядом с ней еще несколько раз, пока они шли до гостиницы пешком.

Ближе к утру Петров все же спросил ее: “А ведь ты не в первый раз в таком месте?” “Брось, Петров! Солнце горячее, вода мокрая, у женщин тайны”, – проговорила она, обвив его руками и прижавшись всем телом.

И он почувствовал себя гордым, глупым и старым одновременно.

На следующий день Петров засобирался обратно в Евпаторию. Он видел, что этим доставляет неприятности своей жене, которой хотелось еще погулять в Ялте. Не совсем искренне он предложил ей остаться одной на два-три дня. Жена посмотрела на него, зло улыбнувшись, и спросила: “А не пожалеешь?” “Думаю, что нет”, – не совсем уверенно ответил Петров. Он оставил ей половину денег и уехал один.

На этот раз он выбрал сухопутный путь через Симферополь. На автовокзале он с удивлением узнал, что до Симферополя через перевал ходят троллейбусы, но, вспомнив последнюю морскую прогулку, содрогнулся и решил воспользоваться маршрутным такси.

Болтаясь по железнодорожному вокзалу в Симферополе, он неожиданно наткнулся на своего очень старого знакомого из новосибирского

Академгородка. Тот совсем не удивился встрече с Петровым и с ходу пригласил его приехать на раскопки. Раскоп вела целая команда археологов из Москвы и Украины, Новосибирск его приятель представлял один. “Раскапываем, а потом, перед отъездом, фотографируем все и опять закапываем”, – пояснил он Петрову. “А зачем закапываете-то?”

“Так ведь как же, во-первых, растащат, а во вторых, и климат не способствует. В земле-то оно надежнее”. Копали они где-то севернее мыса Тарханкут. Петров сказал, что подумает и, возможно, приедет.

Через два дня жена все еще не вернулась. Петров с удивлением обнаружил, что его это очень задевает. Дело не в том, говорил он себе, что она не возвращается: она отдыхает так, как ей нравится.

Дело в том, что я ее жду, как последний дурак. Разобравшись таким образом со своими чувствами, он собрал небольшой тормозок, одеяло, покрывало и часть необходимых вещей, оставил в номере санатория записку и отправился на Тарханкут.

Часть пути он проделал на автобусах, часть – на попутках. По ходу они проехали опустевший лиман Донузлава, где теперь уже не было гидропланов и машины не останавливали вездесущие военные. Миновали несколько деревень, где почти все жители гнули спину в поле, но в колхозном буфете Петрову удалось купить молодого вина и последние, уже переспевшие сладкие абрикосы.

До археологов он в этот день так и не добрался; собственно, он особо не понимал, зачем туда едет, и никуда не торопился. Его заворожила красота бескрайней сухой степи, безлюдья, меловых утесов и моря, где прямо из-под ног прыгали крабы и мидии облепили камни совсем рядом с берегом. Это было так не похоже на Крым, который он до этого видел, что он решил остановиться на вечер прямо здесь. Он поднялся на площадку подальше от моря, но не стал выбираться на самый верх, в степь: там было ветрено и немного пыльно. Петров заночевал под высоким звездным небом, а поскольку на дворе был уже месяц август, по небу летали звезды. Лежа под санаторным одеялом на прохладной земле и глядя на высокие сверкающие искры, он загадывал различные хорошие желанья, одновременно пытаясь определить, а чего же он действительно хотел бы получить от жизни в ближайший год. Он думал о том, что ему всегда нужна была работа не только для получения денег, но для чего иного, большего. Сын, которого он воспитал, теперь уже старался жить очень самостоятельно; Петров невольно пожалел, что сейчас его нет рядом. Последний раз они выбирались вместе на рыбалку на Обское море уже больше года назад, и сын учил Петрова, как ловить раков, которых в детстве Петрова на Оби не было. Он подумал о жене, о том, что он все-таки не ошибся, когда решил, что нужен был ей скорее в качестве сопровождающего для увеселительных мест. Торчит сейчас, поди, в казино… Эти мысли были не совсем справедливы, но в этот раз проверить их несправедливость было уже невозможно.