Бутылка. Книга для тех, кто любит выпить - [33]

Вчера я смотрела фильм «Джулия» про пятидесятилетнюю алкоголичку. Там взрослый мужчина рассказывал, как напился и на его пути к холодильнику оказалась дочка. Он хотел ее отодвинуть, но вместо этого ударил по лицу. Он говорил о том, сколько силы и злости вложил в тот удар, что ему хотелось ее ударить. Хотелось ударить беззащитную дочку восьми лет. Она чудом выжила. Больше он не видел ни дочку, ни жену.

Я знаю, как алкоголь будит во мне злость во время похмелья, когда покидает тело, но я никогда не испытывала настоящей ярости, которую вижу у многих мужчин. Может, у мужчин и женщин какие-то механизмы в состоянии алкогольного опьянения работают по-разному? И имеет ли эта пьяная ярость какое-то отношение к ярости настоящей, может, насильно зарытой поглубже? Или эта ярость имеет такое же отношение к трезвой, как пьяная похоть к настоящему влечению?

Юля

Этим летом во время полета в Швейцарию.

«Пропустите, бл***ь, она сейчас описается!» – сначала послышался невнятный мат, потом в ноздри ударил запах перебродившего перегара. Мой пятилетний сын заходил в кабину туалета, и это ему вслед, выскочив словно черт из табакерки между сиденьями, кричал потный пьяный мужик. Он просил не за себя, а за женщину с заплаканными глазами и мешками под ними такой величины, будто в них ежедневно складывают по совку мелкого щебня. Я сомкнула челюсти, но не сказала ни слова, просто закрыла дверь за сыном. Нас, кстати, до этого пропустила вперед женщина, но как только следующая кабинка освободилась, в нее вошла тучная баба с мешками под глазами. Видимо, та интеллигентная женщина, как и я, знала, что с пьяными неадекватными мужиками лучше не связываться.

Внутри меня загорелась лампочка «опасность», где-то между лопаток, она больно жгла изнутри. И мне хотелось скорее вернуться в свое кресло и выйти из зоны, где рядом находился пьяный мужчина.

Я думала о той тучной женщине с мешками заплаканных глаз. Я думала, что вернусь в уютное кресло и скоро забуду про этот случай, но ей придется терпеть его весь полет. Карина рассказывала мне об этом чувстве, когда ты сидишь словно на иголках и ждешь, с какой стороны тебя проткнет. Ты беспокоишься, как бы он не причинил кому-то неудобств, с одной стороны, но еще больше ты беспокоишься о том, чтобы он тебя не тронул. Как Карина когда-то беспокоилась, чтобы мама не тронула папу.

Карина

Родители никогда не запрещали мне пить. Лет с двенадцати я могла сидеть с мамой в баре и смаковать «Бейлис» из низкого широкого стакана с тремя кубиками льда. Мне нравился его сладкий вкус, ощущение взрослой жизни. «Пусть лучше ребенок знает вкус алкоголя и пробует хороший, чем будет скрываться по подворотням», – говорила мама. Я с улыбкой вспоминаю шутку: «Пусть лучше ребенок знает удар ножа и попробует хороший, чем его пырнут в подворотне».

Пью ли я, потому что пила она?

Я думаю о подругах, которые при мне перебирали. У одной, если папа и пил вино, наливал себе в стакан из-под чая. У другой родители не пили (от слова совсем), а третья всю жизнь убирала за отцом-алкашом. Никакой корреляции.

Я думаю о маме и об ответственности за свою жизнь. Я не она. Я существую, а она спит в могиле, хотя ее работы и смотрят на меня со стен гостиной и спальни.

Я подошла к ее автопортрету и пять минут просто стояла и смотрела. Потом аккуратно сняла, завернула в ткань и сложила в кладовке. Я знала, что Сережу это возмутит, но с художниками так просто договориться: нужно только сказать, что его последняя картина мне понравилась больше и я освободила место под его работу.

Когда я одну за одной снимала и складывала ее картины, мне показалось, что мама опять меня не одобряет, что я ее предаю, и пока в голове невидимый человечек шептал, что это глупо, другой человечек, из сердца, настаивал, что, однако, может, это и глупо, но как уж есть.

Я хочу научиться отделять ее от себя, хочу избавиться от ее влияния, избавиться от привычки мерить собственные действия тем, понравилось бы это ей или нет. Я взяла в руки воображаемый скребок, чтобы отодрать эти гипсовые наросты и найти там себя, пусть и не самую талантливую, но себя.

Я села за стол, взяла в руки карандаш и стала делать набросок. Я не планировала, кого буду рисовать, но поняла, что рисую портрет женщины, портрет мамы. Я остановилась, выбросила рисунок и начала рисовать снова.

Юля

Два месяца, или шестьдесят два дня, я не отравляю организм. В июле мне единственный раз хотелось реально сорваться, а не поныть «ну вот круто, но сейчас бы еще сигаретку», когда был истинно паршивый день. Но знаешь что? Это был один паршивый день за весь месяц! И я связываю этот приятный факт с отказом от интоксикации. Паршивых дней в месяц до лета однозначно было больше. И, кстати, не сорваться мне дала мысль, что вот сейчас же надо своим срывом поделиться с Кариной (уже второй раз!), потом с подписчиками, непристойно получится…

Раньше как? Взгрустнулось, выпил – хорошо. Не только мне, но и моим проблемам. Так хорошо!

Открытие месяца: я человек-ждун. Когда я тихохонько работаю и никого не трогаю, проекты приходят сами. Как только стучусь во все двери, то открываются вовсе не те. С людьми так же: когда я спокойно отпускаю ненужное, приходит новое и самое то. Вообще умение четко видеть, когда за что-то пора прекратить бороться, по-моему, одно из самых благотворных для спокойного существования. Занималась вчера с сыном развитием речи, надо было объяснить поговорку «бездонную бочку водой не наполнишь». Вот и не надо стараться.