Бутылка для Джинна - [6]

Когда мы возвращались из полета, то обсуждали вопрос о том, стоит ли отдавать за такие ничтожные достижения человеческие жизни. Но наш командир, да, да, не удивляйтесь, именно он, предложил пересмотреть причины смерти наших товарищей. И, к нашему великому удивлению и сожалению, виновниками потерь были мы сами. Представляете себе, что это значит? Девять жизней мы загубили сами, по своей неопытности и непредусмотрительности.

Мы многому научились за эти семь лет. Поэтому твердо решили – ошибки не повторять ни в коем случае, по крайней мере – те, которые уже были совершены. На одном из таких рандеву мы все согласились выполнять некоторые правила. Я подчеркиваю, согласились, что значит – добровольно, а не поклялись под принуждением чего-либо или кого-либо. Каждый из нас волен был выбирать свой путь, и он его выбрал. Поэтому и нарушение этого соглашения недопустимо. Вы были свидетелями такого нарушения, ведь одним из пунктов соглашения была железная дисциплина. Командир не мог принять другого решения, даже невзирая на то, что нарушитель – его лучший друг. Свое решение он изменил только потому, что на нашем собрании, которое, извините, прошло без вашего участия, пятнадцать человек настаивали на отмене наказания. Не подумайте, что это большинство могло оказать воздействие на командира, отменить это решение мог только он сам. И мы до конца не знали, как он поступит. Орвилл человек не только прямой, твердый, ответственный, но и справедливый. Решение свое он отменил, не боясь потерять свой авторитет, но я знаю, что вся группа будет находиться под его персональной опекой. Я хочу сказать, что с этого момента я стал уважать его не только как командира, но и человека, еще больше. Ему я могу довериться полностью, как и он – всем нам.

– Все это хорошо, сэр, но, как мне кажется, вы слишком переигрываете, – я, конечно же, не мог не высказаться. – Вы что же, считаете что мы бессловесные животные, так сказать, рабочая сила, которую надо учить, кормить, оберегать от всяких там опасностей, а в остальном не брать в расчет? И это, по-вашему, вписывается в ваш, как вы говорите, неписаный кодекс. По-моему, извините за каламбур, но наивнее прадедушек, чем вы, я не встречал. Неужели вы считаете, что сможете управлять этим стадом таким образом?

– Мне нравится твоя откровенность, Генри, – казалось, что я коснулся больной темы для Альфреда, – но сейчас другого пути мы просто не знаем. Я могу рассказать вам много примеров, которые подтвердят нашу правоту, возможно, они убедят тебя. А если нет, то, мне кажется, что тебе будет трудно в этом полете. Эти рассказы поучительны, но очень трагичны. Поэтому я даже не знаю, стоит ли мне это делать, а вам стоит ли их слушать. Таких ситуаций может больше не повториться, по крайней мере, мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы эти кошмары вновь не стали явью. А перегружать ваши мозги таким вещами, мне кажется, не стоило бы. Самое лучшее – это если бы вы нам просто поверили.

– Сэр, перед вами не маленькие мальчики, которые потом не будут спать ночами, – почти обиженно произнес Жан.

– Дорогие мои, вы просто не представляете себе, о чем идет речь. Иногда и мне тоже хотелось стать маленьким мальчиком и спрятаться у моего большого и сильного папы. Или чтобы мама погладила меня по голове и сказала «не бойся, ведь мы с тобой». Взрослые, мужественные люди впадали в элементарную истерику, сталкиваясь с леденящей душу неизвестностью, и гибли тогда, когда можно было бы спастись, сохранив разум. И, только подчинившись коллективному разуму, мы сохранили себя. И тогда мы поверили в себя. Только не в себя лично, а в себя среди таких же, как мы сами.

– Сэр, а что же все-таки с вами произошло? – не удержался Тэдди и осекся, увидев выражение лица Альфреда. Очевидно, он задел больные струнки в его душе.

– Ребята, давайте не будем спешить. Я когда-нибудь расскажу вам и об этом. А сейчас неплохо было бы послушать музыку или посмотреть что-нибудь интересненькое, – Было видно, что Альфред не готов к дальнейшим разговорам о своем прошлом. – Я хотел бы немного поучиться у вас. В сущности, ведь я не более чем младенец в вашей жизни. Не знаю, как живут сейчас люди и чем живут. Что едят, наконец. О чем с девушками разговаривают на свиданиях. Мне это тоже интересно, как и вам – мои приключения. Давайте так – я вам, а вы – мне. И никому обидно не будет.

– Сэр, мне кажется, что здесь собрались не искусствоведы и не философы, а простые люди. Мы тоже многого не знаем, а, тем более, многого не понимаем. – Попытался оправдаться за нас Тэдди.

– А я не собираюсь защищать диссертацию по вашим рассказам, мне просто интересно представить, как сложилась бы моя жизнь, если бы я остался.

– Мне кажется, что это не менее опасная штука, чем ваши рассказы об ужасах, которые могут подстерегать нас в будущем, не так ли? – Предостерегающе промолвил я. – Сожаление о потерянном, пусть даже вероятном, может нарушить ваше душевное равновесие. Зачем это вам?

– Нельзя быть таким, Генри! – воскликнул Альфред. – Почему ты воспринимаешь все настолько буквально? Во всем мире, даже в черно-белом космосе, есть еще много цветов и оттенков. Если бы я жалел о чем-то, то меня сейчас бы не было с вами. Я просто хочу увидеть нашу Землю вашими глазами, а не собранием всех достопримечательностей. Музыку я могу и без вас слушать, картины и скульптуры просмотреть, но жизни я не почувствую. Я пробовал смотреть ваши фильмы, но практически ничего не понял. Я – человек из прошлого, или тебе это не понятно? Прошел целый век, изменилось все, кроме, наверное, людей. У них не выросла еще одна нога или что-нибудь еще… У меня был один знакомый, который к старикам относился как к доисторическим животным. А ты, наверное, относишься ко мне как к инопланетянину или как к выздоровевшему душевнобольному, оказавшемуся в совершенно новом для него мире. Не переживай, меня снова поместили на мое место.