Буря времен года - [97]

Хулио придерживает открытую дверь.

– Ты идешь?

– Да, – говорю я, загоняя в дальний угол сознания наблюдение о том, что здесь гораздо холоднее, чем следовало бы. – Уже иду.

Я шагаю за Хулио и окунаюсь прямиком в тусклый свет и звон бокалов. Здесь нет вышибалы, и никто не проверяет документы на входе. Одинокий бармен почти не обращает на нас внимания. За стойкой сидит горстка стариков с обветренными, усталыми лицами. Все они либо пялятся в свой стакан, либо в экран телевизора, по которому передают вечерние новости с выключенным звуком. Теплое затхлое помещение навевает сонливость, в воздухе ощущается сладковатый запах хмеля. Может быть, Хулио прав и я волнуюсь почем зря.

Я иду за ним к единственному бильярдному столу в глубине зала. Флёр и Эмбер уже катают шары, готовясь играть. Хулио делает быстрый глоток бурбона с их столика и запивает его большим глотком пива.

– Дай мне ключи, – говорит Флёр, и Хулио послушно сует руку в карман.

– Сыграем двое против двух?

Он бросает ей ключи, но она передает их мне. Похоже, я всем им обязан, раз меня назначили водителем.

– Не в этот раз, – говорит Эмбер, расставляя шары на столе, после чего ударяет кием, и они раскатываются в разные стороны, причем два попадают в лузы. Мы наблюдаем, как она обходит вокруг стола, чтобы сделать три следующих удара, и Хулио тем временем допивает пиво. Флёр натирает наконечник кия мелом, ожидая своей очереди.

Я тащу Хулио за собой в бар.

– Я умираю с голоду. Давай возьмем чего-нибудь поесть.

Бармен, не торопясь, обслуживает завсегдатаев, которых знает поименно, и, нацеживая пиво из крана, пристально смотрит на нас, вероятно, прикидывая, сколько нам лет. Я беру закатанное в пленку меню из стопки, засунутой под держатель для салфеток.

– Хочешь клаб-сандвич или бургер? – спрашиваю я.

Хулио меня не слушает. Опершись на локти, он наблюдает за игрой Эмбер и Флёр. Когда бармен, наконец, снисходит до нас, я заказываю четыре бургера и две тарелки жареной картошки, содовую для себя и пиво для Хулио. Бармен заставляет меня заплатить за еду вперед и подталкивает к нам напитки только после того, как я выкладываю на стойку наличные и чересчур щедрые чаевые. Хулио тянется к пиву, глядя, как Эмбер выполняет очередной удар.

Содовая, которую мне дали, теплая и выдохшаяся. Я тянусь к стакану Хулио и, убедившись, что никто не смотрит, обхватываю его своими холодными пальцами и подвигаю к Хулио уже со слоем инея. Он поднимает бровь и чокается со мной.

– Похоже, сработало, – замечает он между глотками. – Вы с Флёр целовались, так ведь? – Я не сразу сообразил, к чему он клонит. – Полагаю, никого не закоротило.

Я искоса смотрю на него, и он выжидающе глядит на меня в ответ.

Я предполагал, что они с Эмбер проверили теорию поцелуев в своей палатке прошлой ночью. Что тяжелая тишина по ту сторону тонкого брезента означала нечто большее, чем просто неловкость, когда бодрствуешь полночи, гадая, спит ли другой человек, и жалея, что не хватает мужества сделать первый шаг.

– Я все еще здесь. – Я жестом указываю на себя, свои бинты, взлохмаченные волосы и уродливую рубашку Хулио – бесспорное доказательство моего существования. – Через два дня будем в Аризоне. Может, тебе пора что-то предпринять.

Хулио молчит и, прищурившись, наблюдает за игрой Эмбер. Проходящая мимо официантка окидывает его откровенным взглядом, но он, кажется, ничего не замечает, и она отходит к столику, за которым расположились только что прибывшие ребята из студенческого братства.

Я ни на секунду не поверю, что у Хулио никогда никого не было. По Обсерватории ходило слишком много слухов о том, сколько девушек-Лето поймали с поличным, когда они крались по коридорам, возвращаясь после отбоя из его комнаты в общежитии. Он ни в коем случае не может быть девственником. И Эмбер тоже, если уж на то пошло. Она умерла в 69-м, во времена свободной любви и Вудстока. Всего несколько зим назад я застал ее полуодетой, спешащей на рассвете из чьей-то спальни.

Хулио качает головой.

– Я не знаю, Джек. Мы такие разные.

– Может, ты просто боишься все испортить?

Хулио наконец поднимает на меня глаза, и я вдруг пугаюсь, что он разобьет стакан о мою голову. Но он лишь с тяжелым вздохом наваливается на барную стойку.

– В последний раз, когда я поцеловал ее, она исчезла.

– И ты тоже, – напоминаю я ему.

На том видео с камер наблюдения тюремной камеры дематериализовался Хулио, а Эмбер осталась брошенной.

– Может, она боится.

– Чего же?

– Того же самого, что и ты. – Того же самого, что и все мы. Одиночества. Покинутости. Ощущения, что ты недостаточно хорош.

Официантка толкает качающуюся дверь в кухню, и мой желудок урчит от запаха готовящихся бургеров. Хулио все с тем же голодным видом смотрит на Эмбер, которая устанавливает шары для очередной игры, и до нас долетают девичий смех и косые взгляды.

Двое парней из студенческого братства направляются к пыльному музыкальному автомату в углу и разражаются смехом, читая подборку названий песен. Так ничего и не выбрав, они отходят. Двое других неторопливо направляются к бильярдному столу и кидают свои куртки на бортик стола, чтобы зарезервировать следующую игру. Даже со своего места я чувствую исходящий от них запах сигарет и травки. Судя по тому, как Флёр морщит нос, думаю, и она тоже. Один из парней включает музыку на своем телефоне, заставляя стариков у стойки поворачиваться в поисках источника настойчивого, громкого ритма.