Буря (сборник) - [81]

Шрифт
Интервал

Вышли мы из оранжереи, как после бани – с распаренными лицами, с прилипшими к телам рубашками и платьями. А и вышли опять в такой же, только гораздо большего размера, парник. Я, например, с одной только мыслью – скорее бы в номер. Нет, летом в Пекине делать совершенно нечего. И я не представлял, как в такой жаре будет проходить конкурс. И это притом, что над охлаждением холла постоянно трудились мощные кондиционеры, бившие из стен через большие отверстия. Но разве такую махину охладишь?

По входе в отель получили информацию о том, где будут кормить ужином.

– Не в оранжерее, – сказала Ирина, – есть тут внизу ещё одна столовая. После ужина – открытие конкурса. – И, что называется, огорошила: – Евгения, а ты знаешь, что на открытии поёшь?

– Я?!

– Ну не я же. С Элей с фонограммой подойдите к организаторам.

– И что лучше спеть?

– Всё равно, только порви их на части!

– Это всегда – пожалуйста, – сказал я. – А мне можно?

– Вам?

– А что вы так удивлены?

– И что вы, например, могли бы спеть?

– Могу изобразить.

– Прямо сейчас? Без микрофона?

– Да на что он мне?

Оглядев мою весьма не богатырскую фигурку, она, с недоумением хмыкнув, согласилась:

– Ну хорошо, спойте…

И я лемишевским тенором запел:

Ой, ты душенька, красна девица,
Мы пойдём с тобой, разгуляемся.
Мы пойдём с тобой, разгуляемся
Вдоль по бережку Волги-матушки.

И по мере того, как пел, всё объёмнее и сильнее мой голос заполнял это огромное, но всё-таки замкнутое пространство. Все находившиеся в вестибюле, отложив дела, во всё время исполнения не отводили от меня удивлённых глаз. И когда я кончил петь, раздались дружные рукоплескания со стороны нашей делегации. Ирина сказала, что, так уж и быть, поговорит с организаторами.

– Ну что вы, не надо. Это я так, для знакомства.

– А-a… Ну, познакомиться у нас ещё будет время. Все слышат? Каждый вечер после ужина собираемся у фонтана.

Ко мне подошла изящная молодая женщина и сказала, что, если бы знать заранее, они бы могли разучить несколько песен, чтобы составить мне аккомпанемент во время наших встреч у фонтана.

– А вы – это кто?

– Наш квартет – три скрипки и виолончель: Валя, Света, Ксения и я, Таня.

Стоявшие за ней не менее изящные молодые женщины одна за другой мило присели. Я представился тоже, представил дочь, сказав, что она ещё и композитор. Таня спросила: «Может быть, дадите нам что-нибудь для разучивания, я распишу на партии, нам частенько приходится выступать в разных местах. Будем ваше творчество продвигать».

– А что вы окончили – консерваторию?

– Консерватории во Владивостоке нет.

– Училище?

– У нас это образование считается высшим.

5

И вот тут опять началось… Как-то само собой, непроизвольно… Но почему-то не Таня, начавшая со мною разговор, привлекла моё внимание, и не самая симпатичная, наверное, из всех Ксения, а Света. Может быть, потому, что во всё время разговора она смотрела на меня с каким-то обаятельным любопытством, будто разгадывая загадку или что-то приятное вспоминая. Я сначала не обращал внимания, потом заметил, бегло глянув раз, другой и, наконец, взгляды наши встретились, как бы в удивлении, замерли, поняли друг друга и тотчас разошлись. А потом во всё время разговора встречались только на самые короткие мгновения, точно мы оба прекрасно понимая, что это нехорошо, тем не менее ничего не могли с собой поделать, смотреть друг другу в глаза нас неудержимо влекло.

Когда, наконец, расстались, и мы направились в свой номер, я стал убеждать себя, что всё это, конечно, как и в Питере, только минутное и вскоре пройдёт, что такое бывает при первом знакомстве, но потом, когда друг к другу присмотришься да ещё вступишь в обычные, так сказать, нейтральные разговоры, всё это бесследно проходит, просто не надо об этом думать, и всё постепенно прекратится. И даже показалось, что прекратилось, когда, войдя в спасительную прохладу номера, я с размаху плюхнулся в подражание дочери поперёк широкой кровати, и сказал:

– Это надо, а! Приехать за тридевять земель, чтобы вместо того, чтобы как можно больше всего увидеть, проваляться в номере! До ужина ещё масса времени, можно было бы поехать в центр или просто побродить по окрестностям – живописнейшая же местность – но по такой жаре… просто издевательство какое-то.

– По программе в четверг после завтрака экскурсия по Пекину. Как уж эта их знаменитая площадь называется, что наподобие нашей Красной, с мавзолеем?

– Тянь-ань-мэнь, – произнёс я по складам.

– И не выговоришь даже.

– У них тут ничего не выговоришь, а между тем все прекрасно общаются.

– Кричат.

– Что?

– Как будто всё время радуются – сплошные междометия.

– Или хотят друг дружку испугать или удивить, – и я попытался изобразить: – У-унь ё! Ти-и ю! Му-унь ю! Э-энь ё! Ху-у ю! Ху-ун хо! И всё с ударением на последнюю букву. Если они также поют – немудрено в неврастеника превратиться. Приедем с тобой домой, и будем, как эпилептики, дёргаться. А что ты смеёшься? Мне кажется, у них и колыбельных песен-то нет. Ну сама представь. То-олько малыш задремал, и вдруг над его ухом: «У-унь ё! Ти-и ю!» И он как обезьяний дитёныш (смотрела «Маугли»?), вскидывается, суча руками и ногами от страха. А объяснения в любви с такими воплями ты себе представляешь? Я когда их слушаю, мне всё время кажется, они сейчас подерутся. Очень похоже на разборки соседей за стеной. И потом, такому крайне несимпатичному, мягко говоря, рылу ты бы, например, могла в любви объясниться? Да перестань ты хохотать, я совершенно серьёзно! Вот скажи, тебе хоть одно… ну хорошо, пусть лицо, в аэропорту приглянулось? Кроме, разумеется, стюардесс – как говорится, нет правил без исключений, из полуторамиллиардного населения уж сотню-то красавиц можно найти, да и те больше похожи на метисок. Вроде и красивые, а что-то кукольное, отталкивающее в их красоте. И это, заметь, всего лишь беглое наблюдение. В их лицах совершенно нет очаровательных выражений, а только какие-то гримасы или маски, а то и вообще, как деревенские дурачки, раззявят рты и на тебя пялятся. На тебя, кстати, в аэропорту многие таким образом пялились. Не обратила внимание? Ну переста-ань, ну ты же взрослая женщина…


Еще от автора Владимир Аркадьевич Чугунов
Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

Чугунов Владимир Аркадьевич родился в 1954 году в Нижнем Новгороде, служил в ГСВГ (ГДР), работал на Горьковском автозаводе, Горьковском заводе аппаратуры связи им. Попова, старателем в Иркутской, Амурской, Кемеровской областях, Алтайском крае. Пас коров, работал водителем в сельском хозяйстве, пожарником. Играл в вокально-инструментальном ансамбле, гастролировал. Всё это нашло отражение в творчестве писателя. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Член Союза писателей России. Автор книг прозы: «Русские мальчики», «Мечтатель», «Молодые», «Невеста», «Причастие», «Плач Адама», «Наши любимые», «Запущенный сад», «Буря», «Провинциальный апокалипсис» и других.


Буря

В биографии любого человека юность является эпицентром особого психологического накала. Это — период становления личности, когда детское созерцание начинает интуитивно ощущать таинственность мира и, приближаясь к загадкам бытия, катастрофично перестраивается. Неизбежность этого приближения диктуется обоюдностью притяжения: тайна взывает к юноше, а юноша взыскует тайны. Картина такого психологического взрыва является центральным сюжетом романа «Мечтатель». Повесть «Буря» тоже о любви, но уже иной, взрослой, которая приходит к главному герою в результате неожиданной семейной драмы, которая переворачивает не только его жизнь, но и жизнь всей семьи, а также семьи его единственной и горячо любимой дочери.


Рекомендуем почитать
Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.