Бурлаки - [77]

— Водите сюда каждого встречного… И так все подвалы забили арестованными, — заворчал солдат с лычками. — На улице проверяй, если ты патруль. Натаскали мужичья, а большевики на свободе гуляют… Ты большевик? — вдруг спросил он меня в упор.

— Мы малограмотные, нас не принимают.

— А если бы грамотный был, пошел бы в большевики?

— Нет! — ответил я. — Они нас под корень разорили.

— Паспорт покажи, — уже более мягким тоном предложил солдат.

Я расстегнул драную шубейку и достал затрепанное удостоверение личности, в котором было записано, что «предъявитель сего Степанов Сергей Федорович является действительно тем лицом, что и значится, Ивановской волости крестьянским сыном деревни Мозолята, от роду 16 лет, что подписом и приложением печати удостоверяется».

— Кто здесь из Мозолят? — спросил солдат.

— Я из Мозолят, — ответил пожилой мужик с небритой бородой, в нагольной шубе с борами.

У меня глаза затянуло как туманом. Передо мной сидел наш комиссар Бычков.

— Знаешь этого углана? — спросил солдат.

— Как не знать. В соседях живем. Парень — сирота.

— А ты, Степанов, его знаешь?

Я сообразил, что, если сказать — знаю, меня могут спросить, как его звать, а если сказать, что не знаю, — подведу самого Бычкова. Тот, видя, в каком я оказался затруднительном положении, быстро проговорил:

— Кто в волости не знает Григория Яшманова?

— Правильно, — весело подхватил я подсказку Бычкова. — Как не знать дядю Григория, если соседи.

— Видишь, что делается? — сказал солдат с лычками патрульному. — Не знаете, кого ловить. Патрули, черт бы вас задрал. Иди сам за пропусками, и пусть едут домой. А ты, Яшманов, все-таки в следующий раз бери с собой удостоверение.

Я решил играть до конца и попросил:

— А нельзя за пропуском завтра прийти? Мне еще лошадь ковать надо.

— Негде ковать, — ответили мне. — Все кузнецы удрали. Приезжай денька через три. Расскажи в своей деревне мужикам, что в Никольском власть советская уничтожена и всем безобразиям конец. С часу на час ждем народную армию. Завтра привезут в магазины белый хлеб, ситец, керосин.

Сами себе не веря, что находимся на свободе, мы вышли на улицу. Я дрожащими руками отвязал лошадь и отвел ее от ворот…

Чтобы не нарваться на патруль, я поехал проулками, а не по главной улице. Вот и пост. Раздался дикий окрик:

— Стой! Стрелять буду!

Я остановил лошадку. К нам подбежали два солдата и проверили пропуска.

— Езжай да не оглядывайся! Иначе пулю получишь, — предупредили они нас.

Верст пять я гнал лошадь без передышки. Она уже начала храпеть и брызгать слюною.

В Ивановском нас встретил Андрей Иванович. «За меня беспокоятся», — с благодарностью подумал я.

— Сашка! — обрадовался Панин. — Живой да еще с гостем… Кто такой? Да это ты, Бычков. Бороду отростил, как Гришка Распутин.

— Сегодня остригу! — шутил Бычков. — Десятому полку оставлю на память.

— Что в десятом полку?

— Бунт подняли против Советской власти.

2

С затаенным дыханием мы слушали рассказ о событиях в Никольском.

— Я приехал туда утром двадцать четвертого, — рассказывал Бычков. — Из некоторых сел уже ушли обозы на станцию, а в Никольском еще и не думали эвакуироваться. Надеялись на защиту кавалерийского полка. Подводу нашего комиссариата тоже задержали. Стемнело. На краю села живет у меня двоюродный брат. Я остановил подводу в ихнем комиссариате, а сам пошел к родственнику переночевать. Мы только сели за стол чайку попить, как за окном послышались выстрелы, а тут еще в ворота сильно застучали. Ничего не поделаешь, я бросился в сени и — на чердак. Кто его знает, что за люди ломятся? Слышал, как хозяин открыл ворота и прошел с кем-то в избу. Потом проводил его обратно до ворот. Слышал я, и как этот человек приказывал: «Окна закрыть, свет не зажигать, на улицу не выходить, никого в избу не пускать!» Я подошел к слуховому окну и взглянул на дорогу. Вижу: из-за угла дома показалась грива лошади, а потом и подвода. Откуда ни возьмись выбежал солдат, остановил подводу, потом выстрелил в упор, и кучер упал в снег. Еще прибежало несколько солдат. Набросились со штыками на сидевших в кошеве. Тут ребенок заревел. Я отшатнулся от окна, а когда снова выглянул, на дороге уже было пусто. Стрельба в селе прекратилась, только откуда-то слышались слова команды: «Взво-од, пли!» Потом залпы. Что делать? — продолжал рассказывать Бычков. — Я до утра просидел на чердаке. Когда рассветать начало, опять подобрался к окну и увидел две подводы. На первой ехала Варвара Игнатьевна, на другой Фина Суханова…

— Что с ними? — вырвалось у меня.

— Убили…

Я уже не слышал конца рассказа: как Бычкову удалось выбраться на улицу и каким образом он оказался в комендатуре. Не помня себя, я рванулся к выходу.

— Сашка! Куда? — пытался остановить меня Андрей Иванович. Я оттолкнул его, схватил винтовку и выбежал на улицу.

Часовой на краю села потребовал пропуск. Я оттолкнул его и побежал по дороге в Никольское, в логово мятежного полка. Видимо, узнав меня, часовой не стрелял.

Около села было болото, заросшее чахлым лесом, называли его Подзеленькино. Этим урочищем старые люди пугали ребят. Там, дескать, всякая нечисть водится. Жители бросали в болотину дохлых кошек, закапывали самоубийц в старое время.