Бурлаки - [73]
— Как раз в самую ту, в твою сторону, товарищ Ховрин! — с усмешкой ответил Меркурьев.
Только когда кучер осадил лошадей у квартиры Фины Сухановой, я понял, куда и зачем мы приехали.
Снова завизжали стальные подполозки, засверкали искры из-под копыт резвых лошадей.
— Вы не стесняйтесь, Фина! — говорила Августа Андреевна. — Мы с Иваном Филипповичем вместе много навигаций провели, зимовали вместе. Про вас скажу, что племянница.
— Так он и поверит вам. Знает, что я не ваша племянница, что вообще я никакая не племянница, что у меня и дяди никакого нет.
— Скажем, что вы его, Ивана Филипповича, будущая племянница. Дело к тому идет…
Выехали на открытые места. Вдали мерцали огоньки прикамских поселков, справа синел горный увал.
Поднялся огромный красный месяц в радужных рукавицах. Рядом с нами побежала верткая тень. Кучер крутил вожжами, а кони и без того мчались так, что дух захватывало.
Вот и деревня. Через широко раскрытые ворота мы въехали во двор дяди Ивана.
На столбе ярко горел пароходный фонарь. Дядя встретил нас во дворе и повел в избу.
Тетка Александра хлопотала у печки. Она подбежала ко мне и, не дав раздеться, со слезами на глазах крепко обняла.
— Не думала я и увидеться больше. Такого страху летось приняла, что и говорить боязно.
— Где, тетушка?
— На войне. На пароходе со стариком страху напринимались.
— Не ври! — шутливо сказал дядя. — Ты-то действительно трусила, а про меня этого не скажешь.
Дядя сбрил бороду, отрастил длинные усы, волосы на голове снял под машинку, помолодел. Одет в гимнастерку, на груди орден Красного Знамени. Я заметил, что у него на правой руке нет среднего пальца.
Когда разделись все и перездоровались, дядя пригласил нас в горницу.
Большой стол под белой скатертью был уставлен посудой.
Дядя наполнил вином три стакана и две рюмки и предложил:
— Прошу, гости дорогие, для сугрева с дорожки, пока пельмени варятся.
Меркурьев поднял стакан.
— Что же, друзья! Нельзя обижать хозяина. Выпьем за его здоровье.
Фина поднесла к губам рюмку, прищурилась и выпила. Я глотнул чуть не полстакана и раскашлялся. А Меркурьев выпил до дна и потянулся за соленой капустой.
Мне вино ударило в голову, захотелось говорить. Я спросил дядю:
— Ты где палец потерял?
— На войне. Из-за этого проклятого пальца и домой приехал. Ромашева Кольку знал? У штурвала убило. Я сам взялся за колесо. Чик! — и пальца нет. До конца достоял… только потерял много крови, голова немного кружилась. В рубке-то у нас ни единой тряпки не нашлось, чтобы руку перевязать, а свою рубаху драть было некогда.
Принесли пельмени. Еще выпили.
Дядя достал из шкафа что-то завернутое в чистое полотенце. Развернул осторожно и показал нам грамоту, полученную в награду «за героизм, проявленный в боях за освобождение от белогвардейщины города Самары».
После ранения и трехдневного пребывания в госпитале дядя привел в Пермь нобелевскую баржу с мазутом и получил отпуск. Он рассказывал нам:
— Заводы мы обеспечили, а пароходы перевести на мазут не успели: закончилась навигация… На будущий год уже не будем канителиться с дровами. Запас сделан большой. В Левшине все баки заполнены нефтью. На три навигации хватит.
Некоторое время в горнице стояла тишина. Тетка все угощала меня пельменями:
— Кушай, дитятко!
— Нашла дитенка, прости господи, в косую сажень. Его давно женить пора, а ты — дитятко! — смеялся дядя Иван.
— Для меня все одно, — ответила старушка. — Сколько годочков живет от дома на особицу.
— Мы с тобой, старуха, всю жизнь жили на особицу. Раньше, извините, бабам жить на пароходах не полагалось, — рассказывал дядя. — Ну и жили — зиму вместе, лето врозь. При Советской власти — другое дело. Даже на войну вместе со старухой ходил. При Советской власти все вместе. Скажем про нашу компанию. Я — капитан, Алексей Петрович вроде волостного старшины — председатель, Фаина Ивановна — учительница, Сашка — матрос, голытьба, Максим — мужик, крестьянин, старухи наши — хозяйки. Одним словом, союз рабочих и крестьян и всех трудящихся. В старые годы разве пришла бы ко мне в гости учительница? Хотя я лоцман был, да малограмотный. Какой мог быть между нами разговор? Если бы старшина посадил рядом с собой за стол Максимку, Кама бы вспять пошла. А капитан Меркурьев стал бы разве сидеть рядом с матросом? Никогда. Нынче все в союзе, кто за Советскую власть… Старуха! Подсыпь-ка нам еще пельменей. Чокнемся еще по маленькой, за союз, за наше товарищество!..
Возвращаясь из гостей в Строганово, мы на восточной стороне увидели огненную вспышку.
— Товарищи! Калинники играют.
Меркурьев протер глаза и сказал удивленно:
— Какие калинники? Зимой?
Снова появилась вспышка, другая, третья…
В промежутке между вспышками мы услышали глухой удар.
— Что это, Алексей Петрович? — спросил я тревожно.
— Это война, товарищ Ховрин!
ПУТЬ К УРАЛУ
>КНИГА ТРЕТЬЯ
>Глава I
ЭВАКУАЦИЯ
В конце декабря ударили сорокаградусные морозы, такие, что птицы замерзали на лету. Покрытые куржевиной, маячили в студеном тумане сельские постройки. На улице не видно ни проезжих, ни прохожих. Не слышно ребячьих голосов. Закрылась школа.
На мельнице замер локомобиль. В сторожке у Панина перестало гореть электричество. Стояла она пустая и холодная, с разбитыми стеклами окон. На полатях спасались воробьи, прыгали по полу в поисках хлебных крошек.
