— Лучший на свете рыбак — дядя Саша.
Что нам было возразить на это?
Конфузливо и в то же время с лукавой хитринкой наш унизитель невольный привычно протирал очки. Близоруко щурясь я похмыкивая, как бы между прочим проговорил:
— А я тут, ребята, один омуток нащупал. Вот и потаскивал…
А дальше подступили заботы об ухе. Руководство этим делом и вообще всей нашей экспедицией Александр Николаевич незаметно и в то же время решительно заграбастал в свои руки. Незамедлительно он распорядился, кому собирать хворост и валежник, кому позаботиться о нескольких кусочках сухой бересты, кому потрошить рыбу. И работа закипела.
Сам же Александр Николаевич занялся костром. В рюкзаке запасливого и предусмотрительного хозяина конечно же оказался походный топорик. Из валежин были отобраны и быстро вырублены рогульки, вколочены на месте чьего-то пепелища, устроена перекладина. Под нее уложены лапки пожелтевшей хвои, на них — колечки бересты, на бересту стояком — мелкие хворостинки и щепочки, сверху — несколько ломаных веточек покрупнее и потолще. Одна лишь вспышка одной-единственной спички — и вот уже потянулся несмелый язычок пламени по хвое, по бересте, лизнул щепочки и ветки. Потянулся сизый дымок. Огонек разрастался и веселел с каждым мгновением, ширился, рос, потрескивал, перебегал с ветки на ветку. И вот затрепетал, загудел весело и деловито — только знай подбрасывай из-под тюкающего топорика жадные к огню дровишки.
И сразу окрест сгустилась тьма, мягко опустилась и окутала нашу стоянку. Мы оказались в самом центре колеблющегося оранжевого круга, над которым таинственным шатром нависли темнота и тишина. И только внизу, под песчаным склоном, поблескивала от нашего костра тяжелая, медленная, словно маслянистая, текучая вода.
Мальчишка наш смотрел на огонь зачарованно. Пристроился на камушек, подпер кулаками голову, притих и смотрел неотрывно — мечтательно и задумчиво. И так же задумчиво он вынес следующее свое определение:
— Лучший на свете костерщик — дядя Саша.
Мы промолчали. Что могли сказать мы на это? Мы, подмастерья, занимались ведь только черновой работой. Мы делали только заготовку, только подмалевку, так сказать, общей картины, а самые главные мазки, самые из них важные, бросил на холст своей уверенной рукой мастер.
В удивительном рюкзаке Александра Николаевича нашелся, конечно же, и «общий котёл», укладисто заполненный всяческими нужными предметами.
Нашлось там несколько картофелин, и лучок, и пакет с лавровым листом, коробочки с перцем, с солью. Нашлась алюминиевая миска, появилась деревянная ложка (не в пример нашим металлическим), большой складной нож с защелкой… Рюкзак казался бездонным. Мальчишка с любопытством, удивлением и восхищением прослеживал за движением каждого предмета, извлеченного из этого волшебного рюкзака, и тем, как все это ловко и споро шло в дело.
А потом, когда до предела насытился ухой, ароматной и действительно припахивающей дымком, он отвалился и со вздохом сказал:
— Лучший на свете уховаритель — дядя Саша.
Мы молча согласились. В самом деле уха была отменная. Александр же Николаевич, блеснув в свете костра очками, с интересом и хитринкой спросил мальчугана:
— А ты, парень, много ль на своем веку ухи похлебал?
— Много, дядя Саша. Пять раз. — Подумал и добавил: — А может, и шесть.
— Значит, сегодняшняя, считай, седьмая. Хорошее число.
— А чем хорошее число семь?
— Это, брат ты мой, долгий разговор. А у тебя, гляди, глаза смыкаются. Погоди, сейчас мы тебе постель изладим.
Через пять минут для мальчишки было сооружено нечто вроде гамака — из колышков, хвойных лапок и распотрошенных наших рюкзаков. Уложив мальчугана и накрыв его стеганкой, Александр Николаевич наказал:
— Спи. Рыбак должен хорошенько выспаться, А разбужу я тебя рано. И чтоб у меня не хныкать, когда будить стану.
— Нет, дядя Саша, — засыпая, ответил мальчик. — Я понимаю, рыбацкая дисциплина.
— То-то и оно, брат.
Вы думаете, Александр Николаевич забыл про нас, устраивая малыша? Вы думаете, что мы нежились, мечтательно покуривая и полеживая? Как бы не так. Нам он поручил немедля, не откладывая «на потом», чистенько вымыть в реке, а потом в полном порядке уложить всю посуду — котелок, миски, ложки. Посуда любит чистоту, приговаривал он, а в походе тем более, а потому отскабливай, пока не засохло.
Наутро, порыбачив еще и наловив разнокалиберной мелочишки, мы порешили идти на ближние пойменные озера. Там наверняка добудем кое-что покрупнее. Рыбака никогда не оставляет надежда выудить «вот такую!». Но как быть с мальчуганом — ведь до озера добрый час убористой ходьбы под палящим солнцем. Критически оглядев малыша, Александр Николаевич опросил его:
— Тезка, ты в походах бывал?
— Бывал! — бодро ответил Саша. — С детсадиком.
— Понятно. Раз пять или даже шесть?
— Много! — уверенно ответил Саша. — Со счету сбился.
— Гм-гм… Пройти пять километров сможешь?
— А это далеко?
— Это надо шагать целый час. Без остановок и привалов.
— Ну, дядя Саша! Целый час я могу и бегом.
— Бегом не надо. Пойдем рыбацким шагом. Согласен? Только чтоб мне в пути не хныкать и не проситься домой!
— Ну, дядя Саша! — с упреком возразил Саша.
