Буревестники - [47]

— Спокойно, дядя! — сказал ему Рублёв. — Не сепети, а то взопреешь. Раз надо человеку – пусть идёт. Чего пристал как банный лист к заднице?

Унтер исподлобья глянул па откровенно дерзкого матроса, но промолчал угрюмо и отошёл. Увольнительный он прислал с писарем. После 31 октября, когда в гальюне – предмете его гордости – неизвестные устроили Семерикову «тёмную», тщательно пересчитали ребра и потыкали мордой в стульчак, он заметно поубавил прыти. Но когда выборный от 15-й роты Починкин через три дня вновь заявил о своем намерении пойти на Собрание, унтер молча и резко повернулся и, раздувая в гневе усы, полетел к ротному. Савицкий выслушал сбивчивый доклад и буркнул:

— Что поделаешь, Семериков. Придётся разрешить, чёрт бы их побрал! Есть приказ: выборных нижних чинов отпускать на митинги…

Починкин вернулся в казарму поздно вечером, после отбоя. Осторожно ступая по каменному выщербленному полу, он шёл по долгому проходу мимо матросских коек, поставленных в два яруса. После свежего морозного воздуха дух в казарме казался особенно тяжёлым, воньким. Слабый свет нескольких керосиновых ламп, установленных у притолоки по углам огромной казармы, скупо освещал спящих, с головой завернувшихся в тонкие казённые одеяла. Большинство лежало неподвижно, придавленное к койкам свинцовой усталостью; некоторые же беспокойно ворочались, стонали, скрипели зубами, очевидно, сводя во сне с кем-то счёты; кто-то безмятежно храпел, а кто-то жарким шёпотом призывал не то матушку, не то любимую…

Привычно ориентируясь в полутьме, матрос быстро нашёл свою койку и начал раздеваться, стараясь не потревожить спящих товарищей. Но лежащий над Починкиным Иван Рублёв, казалось, только и ждал возвращения друга: заглянул вниз и спросил:

— Как дела, Стёпа?

— Нормально, пять баллов.

— Ну чего решили-то?

— Спи! Завтра расскажу.

— А может, счас, Стёпа, а? Всё равно не спится.

Степану и самому не терпелось поделиться с другом услышанным на собраниях выборных гарнизона; они, эти трёхдневные собрания, своей организованностью и чёткостью решений были не похожи на все остальные воинские митинги, которыми так был щедр уходящий пятый год. Починкин заметил, что уже на нескольких койках поднялись головы: братва ждала вестей.

— Шут с вами, полуночники! — шёпотом ругнулся он. — Айда в курилку. Только тихо, черти полосатые!

«Черти» и впрямь были полосатыми: в тельняшках, кальсонах и сапогах на босу ногу. Они неслышно прошли по казарме, проскользнули за спиной безнадёжно спящего дневального и очутились в курилке, помещавшейся в закутке возле гальюна. Здесь стоял обрез с песком и окурками, а вокруг него три лавки буквой П.

Солдатская курилка, будь благословенна! Как без тебя пришлось бы туго служивым людям во все времена! Ты та отдушина в беспросветной солдатской жизни, у которой хоть пять минут чувствуешь себя человеком. Здесь ты зализываешь раны – физические и душевные, отдыхаешь от потогонной муштры, от политической долбёжки, называемой почему-то словесностью, – от всей тяжёлой солдатской работы. Молодым ты выслушиваешь добродушные подтрунивания «старичков», а сам, став им, поддерживая традицию, в свою очередь подшучиваешь над новобранцами, «салагами». Но не обидные те шуточки и розыгрыши, нет! Здесь тебя не оскорбят, не ударят, не унизят твоё человеческое достоинство, здесь беда и радость общая. В курилке ты услышишь и печальный рассказ о родной деревне, и весёлую байку, и правду о жизни. Здесь ты физически, в буквальном смысле слова, чувствуешь плечо рядом сидящего товарища, здесь махорочка и советы старших прочистят тебе мозги, здесь ты многое узнаешь и поймёшь…

Поёживаясь от холода, матросы сели на лавку к с выжиданием посмотрели друг на друга: все оставили кисеты в казарме. Починкин вынул из кармана пачку дешёвых папирос фабрики Кушнарева.

— Угощайся, братва!

— Новостями угощай! — потребовал Рублёв. — А то сидит важный, как архиерей на проповеди!

— Садитесь ближе. И тихо. Ты, Сёма, за коридором приглядывай, сам знаешь нюх «шкуры» Семерикова! Ну вот… Значит так, на митинге мы выбрали исполнительный комитет нижних чинов гарнизона, а проще сказать, все вожаки частей собрались воедино. Теперь мы сможем дружно и организованно, не так, как в октябре, бороться за свои права…

— Тьфу ты! — в сердцах плюнул Рублёв. — Я-то думал, они восстание решили подымать, а они очередных орателей-заседателей выбрали! Опять, значит, будете митинговать, из пустого в порожнее переливать!

— Погоди! — досадливо поморщился Степан. — Не сепети, как ты говоришь. Всему своё время. Сначала мы предъявим командованию свои требования, ну а если не выполнят, тогда уж…

— А что за требования? — спросил Дятлов.

Из списка экономических и политических требований, выработанных выборными солдатами и матросами Владивостокского гарнизона на собраниях 7, 9 и 12 декабря 1905 года.

«А). Нужды, которые должны быть внесены как законопроект на рассмотрение будущего Учредительного собрания.

1) Уменьшение срока службы, в армии до 2 лет… во флоте – до 3.

2) Отмена льгот по семейному положению и образованию.

4) Увеличение жалованья (не менее 3 руб.).