Буревестники - [104]

Шкипер Синицын был фартовым моряком, и попасть к нему на «Любовь» считалось большой честью у портовых люмпенов. С экипажем Жан всегда рассчитывался по справедливости, был даже щедр, но требовал от своей ватаги безусловного подчинениях и дисциплины. С клиентами он держался на равных, с достоинством и, если кое-кто из купцов и магазинщиков пытался вести себя с ним как с человеком второго сорта, немедленно рвал с такими всякие отношения. Он любил хорошо одеваться, но делал это со вкусом, он никогда не терял головы от женщин и вина, хотя уважал и то, и другое.

Таким был шкипер Жан Синицын – человек популярный не только во Владивостоке, но и в Пусане, Нагасаки, Шанхае, где его звали на китайский манер – капитан Чжан Синцын.

Однажды, пируя со своими помощниками в трактире после удачного рейса, Синицын познакомился со студентом эсером. Шкиперу на него указал один из его матросов, знавший революционера. Жан сначала через полового послал студенту бутылку шампанского со своего столика, а позже перебрался к нему и сам, полупьяный и благодушный. Обаяние и простота моряка быстро растопили ледок недоверия у мрачноватого эсера, и вскоре он, воодушевлённый идеей привлечь в свои ряды бывалого морехода и незаурядного человека, горячо рассказывал ему о партии эсеров, о целях и задачах Дальневосточного союза эсеров-максималистов.

— …Понимаете, очень многие нечётко представляют себе, кто такие сегодняшние социалисты-революционеры. Это не те эсеры, что вышли на политическую арену в пятом году и провалили здесь, во Владивостоке, восстание, – мы другие. В прошлом году партия раскололась: правые организовали маленькую народно-социалистическую партию, близкую по своим взглядам к кадетам, а левые – союз эсеров-максималистов. Вот это и есть мы. Наша цель – построение социализма в России, а единственно верным средством её достижения мы считаем борьбу, яростную, бескомпромиссную, вооружённую борьбу, включающую в себя все формы: террор, экспроприации, бунты…

Студент говорил долго, витиевато и малопонятно, и Синицын, слабо разбирающийся в политике, к тому же будучи под шафе, не очень внимательно слушал яркую речь эсера. Фамильярно обняв его за плечи, Жан весело подытожил:

— Рисковые вы ребята! Вот за що люблю вас и уважяю! — выговор у него был по-южному мягким.

— Присоединяйтесь к нам.

— Э, нет. Моя партия – никаких партий! Но если вам потребуется помощь Жяна Синицына – всегда к ващим услугам.

— Что ж, и на том спасибо. Скажите, вам часто приходится бывать в Нагасаки?

— Чаще, чем в этом трактире.

— А не могли бы вы иногда…

— Я понял вас. Можьно, если… осторожьно!

— Разумеется, небезвозмездно…

— Обижяещь, товарищ! Я хотя и не революционер, но читал князя Кропоткина. Вы тоже? Помните это место, когда он просит евреев-контрабандистов перебросить запрещённые книжьки через границу и хочет отдать им все деньги, какие были у него. Що они ответили ему, помните? «Мы не грабители какие-нибудь, а честные люди!» Так вот, Жян Синицын тоже честный человек и бизнес на революции делать не станет!

— Извините, товарищ Синицын. Ляпнул не подумав.

— И заранее нам большое спасибо. Значит, так… В Нагасаки к вам подойдёт…

С того дня шхуна «Любовь» под командованием шкипера Синицына наряду с разнообразным, экзотическим товаром стала регулярно доставлять во Владивосток тюки с эсеровской литературой и газетой «Воля», издававшейся в Нагасаки, иногда ящики с оружием и людей – одних «по-чёрному», то есть пряча в трюмах, других, с надёжными документами, открыто, в каютах. Контрабанду Жан выгружал ночами в укромных бухточках залива Петра Великого, там же получали свой груз и эсеры, после чего шкипер спокойно шел в бухту Золотой Рог, готовый предстать перед недреманным таможенным оком.

Так было и минувшей ночью. Контрабанда была успешно выгружена у острова Рейнеке. Вот почему уверенно держался бравый шкипер, с усмешкой поглядывая с мостика на бестолково суетящихся таможенников.

Досмотр закончился, на берег стали сходить пассажиры. Стоящий у трапа рядом с двумя жандармами высокий мужчина в штатском, с чёрной эспаньолкой, брал в руки паспорта приезжих и, бегло взглянув на первую страничку, возвращал документ.

Вот протянул ему паспорт молодой человек в полосатом пиджаке, белых брюках и соломенной шляпе-канотье. Высокий небрежно раскрыл книжицу, глянул и положил её к себе в карман. Молодой человек, судя по жестам (Синицын не слышал, о чём они говорят), потребовал объяснений. Вместо ответа высокий подозвал двух солдат с винтовками, что-то им сказал, и те повели задержанного к чёрной тюремной повозке, которая стояла неподалеку и которую шкипер до этого не замечал.

Жан Синицын выронил сигару за борт. Он уже не усмехался, а напряжённо следил за действиями высокого. А тот все так же спокойно, с бесстрастным лицом, задержал ещё двоих, водворив их в ту же повозку.

Контрабандист сбежал с мостика, подошёл к чиновнику.

— Прощу прощения, господин… э…

— Неважно, — перебил его высокий. — Что вам угодно?

— Имею спросить вас. На каком таком незаконном основании задержяны мои пассажиры? Я, как щкипер…

— Это вас совершенно не касается, господин шкипер! Занимайтесь своим делом!