Бурелом - [46]

— Гады! — вырвалось гневно у Глаши.

— Точно, — поддакнул лесник. — Каждый день измываются над народом. Как бы сюда не нагрянули, — закончил он уже озабоченно.

— Не дай бог! — отозвалась жена Леонтия.

Прислонившись к стене, Глаша думала: «Что же делать? Если свекор появится на кордоне, житья не будет. Вася далеко». — Женщине вспомнилась последняя встреча с Василием.

Окруженные в Мещерской низине карательным отрядом, партизаны Обласова, стремясь к Троицку, стали просачиваться мелкими группами в степные районы. Накануне ухода из лесов Василий заехал на кордон проститься с Глашей.

— Путь лежит далекий и опасный, — ответил он на просьбу Гликерии взять ее с собой и привлек к себе. — Боюсь за тебя — не вынесешь ты похода. Будут стычки с белоказаками, а где тебе в бою. Не женское это дело, ни шашкой, ни винтовкой владеть не умеешь, да и что отрядовцы скажут? Наши семейства приказал отправить по глухим деревням, а сам жену с собой берешь? Нет, так не годится. Если какая банда нагрянет на кордон, скройся на время в лесу, А до зимы, может, я вернусь. — Василий нежно погладил ее руку.

— Опять одна, — вздохнула Глаша. — В германскую жила без тебя. Пришел ненадолго, и опять разлука. Но ведь молодость-то уходит, Вася... — она подняла глаза на Обласова.

— Знаю, — сказал сумрачно Василий. — Вот прогоним беляков и будем жить спокойно. А если что случится со мной, не забывай.

В тот день Глаша проводила его до лесной тропинки. Долго смотрела ему вслед, и как только фигура всадника с конем скрылась, она, как подрубленная березка, опустилась на землю.

Дня через три после отъезда Василия лесник вернулся домой встревоженный.

— В седьмом квартале, где просека, видел конские следы. Должно, каратели шарят в поисках партизан. Тебе, Глаша, лучше бы уехать. Упаси бог, если беляки явятся сюда.

И сама Гликерия понимала, что надо куда-то скрыться на время. Как-никак, а жена командира партизанского отряда, хотя и невенчанная.

— Есть у меня в Челябинске дружок-однополчанин — Шмаков Иван Васильевич. Сапожник он, живет в Заречье на Горшечной улице. Искать его надо так: пройдешь мост через реку Миасс, справа пустырь, на пригорке церковь. Не доходя до нее, увидишь двухэтажный дом, внизу вывеска сапожника. Скажешь, что племянница Леонтия явилась в город насчет работы. Поживешь день-два у Ивана Васильевича, а потом он тебя устроит.

На семейном совете решили выехать с утра. Глаша стала готовиться к отъезду. Так прошел день. К вечеру собралась гроза. Казалось, ничто не предвещало ее приближения. Ласково грело июньское солнце, воздух был недвижим и чист, как хрусталь. Деревья стояли молчаливо, как бы прислушиваясь к песне лесного жаворонка, который, стремительно, взлетая ввысь, прозвенит чудесной трелью и камнем падает вниз. Порой слышался нежный голос иволги, и снова тишина.

Но вот на горизонте показалось небольшое облако, а за ним второе, третье. Как бы убегая от грозящей опасности, пронеслись они над кордоном и скрылись вдали. Подул свежий ветерок, поиграл в пышных кронах деревьев, качнул сиреневые колокольчики, росшие на опушке, пригнул к земле голубые незабудки и, озоруя в кустах рябины, прошелестел в зарослях багульника. Постепенно заслоняя солнце, выплыла большая черная туча. И от этого лес стал сумрачным, неуютным. Умолкли лесные певуньи, спрятались в своих жилищах работяги муравьи, все, казалось, притихло в ожидании беды. Внезапно лесное безмолвие разорвал откуда-то налетевший буйный ветер. Закачались верхушки столетних великанов. Как стайка испуганных девушек в ярко-зеленых нарядах, заметались молодые березки. Туча уже закрыла солнце и неотвратимо накатывалась на кордон. Сверкнула молния. Издалека послышался гром. Постепенно нарастая, ой, казалось, потрясал все живущее на земле, вселяя страх. Упали первые капли дождя, затем небо как бы разверзлось — хлынул ливень.

Глаша поспешно выбежала из дома и стала закрывать оконные ставни. Ураганный ветер прижал ее к стене. Тяжело дыша, женщина шаг за шагом стала пробираться к крыльцу. Слышался гул, свист ветра. С жалобным криком, подхваченная воздушным потоком, мимо Глаши пролетела какая-то птица. Черное низкое небо зигзагами прочертила яркая молния. Недалеко от дома лесника раздался сухой треск, и трепетный феерический свет на какой-то миг выхватил из полумрака мятущиеся деревья. Глаша с трудом добралась до сенок и остановилась в темном углу.

Гроза продолжалась недолго. На вечернем небе все еще полыхали молнии, слышались раскаты грома, но уже-за уходящей тучей, расширяясь, по небосводу тянулась яркая полоска света. Дождь перестал.

Как только кончилась гроза, Глаша вышла на крыльцо. С крыши, гулко булькая в лужах, скатывались капли дождя; заходящее солнце, освещая кроны деревьев, играло уже чудесными красками на листве. И как бы радуясь, что буря ушла, вновь запел свою несложную песню лесной жаворонок и под карнизом дома защебетала ласточка.

Глаша вздохнула полной грудью. Тревожные мысли о судьбе родных на какое-то время улеглись.

Утром Глаша выехала с Леонтием к железнодорожной станции.

Дорога после ливня была тяжелой, и лесник ехал не торопясь. По сторонам изредка виднелись поваленные бурей деревья, обнаженные корни которых нелепо торчали из земли. Порой под могучими стволами упавших великанов лежали искалеченные сосенки и, как бы взывая о помощи, тянули уцелевшие ветви к небу.