Бурелом - [43]

Главного хирурга, полного пожилого мужчину, Геннадия Степановича Туркина Галя застала в кабинете за просмотром истории болезней.

Подняв массивную с большой лысиной голову, он сказал:

— Тебя спрашивал какой-то крестьянин. Я ему ответил, что ты скоро должна прийти на дежурство.

— Где он сейчас? — живо спросила Галя.

— Сидит в приемной.

Крапивницкая торопливо вышла. Увидев ожидавшего крестьянина, подошла к нему.

— Вы дочь Ивана Михайловича? — не дожидаясь вопроса Гали, спросил он.

— Да.

— Тут такое дело. — Посетитель огляделся и, убедившись, что в приемной никого, кроме них, нет, сказал тихо: — Прохор Васильевич, наш председатель, похоже, тяжело ранен. Лежит у меня в избе. Шибко просил, чтобы ты приехала.

— Хорошо. Я сейчас поговорю с главным хирургом. Ждите меня у ворот больницы, — торопливо сказала Галя и вернулась к Туркину.

— Геннадий Степанович, мне надо срочно выехать к одному больному в Косотурье.

— Кто такой? Что случилось? — Туркин поднял усталые глаза на Крапивницкую.

— Председатель Косотурского совета. А что с ним, не знаю.

— Большевик?

— Да, — твердо ответила Галя.

Туркин пожевал губами, размышляя о чем-то.

— Мм-да, сложная штука. В городе его знают?

— Думаю, что нет.

— Хорошо, везите его в больницу. Постарайтесь забинтовать лицо так, чтобы только мог смотреть и дышать. — Помолчав добавил: — Для безопасности. А насчет дежурства не беспокойтесь, найду замену, — сказал он Гале, шагнувшей уже за порог кабинета.

Доро́гой крестьянин рассказывал:

— Как только началась эта заваруха, Лукьян Сычев со своими дружками ворвался в совет. Прохор Васильевич втапор проводил собрание. Ну, значит, схватились. Наших-то было мало. За Сычевым целая орава камышинцев. Кто-то и пырнул ножом Прохора. Исшо Автонома Сметанина исхлестали так, что к вечеру отдал душу богу. Старика Обласова избили до полусмерти — все допытывались, где сын. Многих тогда покалечили, шибко лютовали, а Прохора Васильевича вскорости свои сельчане укрыли и привезли ко мне на пасеку. Сам-то я пасечник, живу от Косотурья не шибко далеко. Вот он и упросил меня съездить за тобой. Сказывал, что ты в больнице робишь.

— А как он чувствует себя сейчас?

— Утресь, когда уезжал, он еще в памяти был. Только все пить просил. Ножом-то его ударили в предплечье. Крови потерял шибко много.

— Сейчас кто-нибудь есть возле него?

— Привез баушку. Кровь-то она остановила и поит какой-то настойкой из трав. — Крестьянин стал понукать лошадь.

Гале казалось, что он едет тихо. «Прохор ранен. Может быть, умирает. Скорее бы пасека».

Вот и дом пасечника. Девушка торопливо соскочила с телеги и, взяв сумку с медикаментами, поднялась на крыльцо, толкнула дверь.

Прохор лежал на широкой кровати и, казалось, дремал. Возле него сидела сухонькая остроносая старушонка и вполголоса разговаривала о чем-то с хозяйкой.

Крапивницкая подошла к кровати. Больной приоткрыл глаза.

— Галя, — прошептал он слабо и вновь сомкнул веки.

Крапивницкая проверила пульс, с помощью знахарки осмотрела рану и наложила бинт.

— Когда вы можете отвезти его в больницу?

— Покормлю маленько лошадь, и, пожалуй, можно двигаться.

К вечеру Прохора доставили в городскую больницу.

Осмотрев раненого, Туркин сказал Гале:

— Большой опасности нет. Недели через две поставлю на ноги. Положите его в глубь палаты, подальше от прохода, — распорядился он. — Бинты с лица не снимайте. На случай проверки запишите под чужим именем.

В палате, где лежал Прохор, находились раненые белогвардейцы. От них он узнавал новости.

Начальником челябинской группы чешских войск вместо Богдана Павлу, получившего от новоявленного президента Чехословакии Масарика более высокий пост, стоял Ян Сыро́вой — одноглазый, свирепого нрава офицер. Начальник штаба — Войцеховский занимался организацией белогвардейских частей. В степях Оренбуржья, как и раньше, разбойничал ярый ненавистник советской власти атаман Дутов. Положение на фронтах для советской власти стало тяжелым.

Василий Обласов все еще находился в Мещерской низине. Его отряд делал смелые набеги на железнодорожную линию Челябинск — Курган, разбирая рельсы, задерживал воинские эшелоны белых.

Через месяц Прохор выписался из больницы. Разыскав с помощью Гали адрес конспиративной квартиры, зашел к Красикову.

После расспросов о здоровье Кирилл Панкратьевич, задумчиво побарабанив пальцами по столу, обратился к Прохору:

— Тебе придется пока поработать в Павловске. Нам необходимо налаживать связь с сельскими коммунистами, которые ушли в подполье. Работа нелегкая, но, я на тебя надеюсь, справишься. Учти сложность обстановки. Бедняцкая часть крестьянства с открытой душой приняла советскую власть, она на ее стороне. Но есть значительная прослойка крестьян, которые в силу вековых устоев и по ряду других причин все еще колеблются — принимать или не принимать власть Советов. Я имею в виду середняков. Решать этот вопрос тебе помогут сами белогвардейцы.

— Не понимаю. Как это так?

Прохор вопросительно посмотрел на секретаря комитета.

— Видишь ли, в чем дело, — не спеша заговорил Красиков. — Налеты белогвардейских карателей на села и деревни, дым пожаров, виселицы, публичная порка женщин — вот что получает трудовое крестьянство от новоявленных спасителей. Вопрос «быть или не быть» решается самой жизнью в нашу пользу. Крестьянин наглядно убеждается, кто его враги и кто его истинные друзья. Нам нужно умело направлять это движение по правильному руслу: не давать сыновей в белогвардейскую армию, всячески тормозить подачу гужевого транспорта, я уже не говорю о хлебе. Такова установка партийного комитета. — Кирилл поднялся со стула, прошелся несколько раз по комнате и остановился перед Прохором. — Нелегко нам придется, но наша сила — в правде!