Бурда-Моден - [7]

В Красном Доме не расстреливали, блюли санитарию. Выводили в соседний особнячок - бывшую гостиницу обкома. Очень удобно - забор, ничего не видно. Слышно, но это ничего, опять же население воспитывает. Раньше сжигали, теперь горючки мало - закапывают. Интересно, куда Петрович трупы девает? Вода дрянь стала, пить невозможно.

Погано и тошно сделалось мне. Погано и тошно, потому что сейчас ведут ее по тропинке, молодую и живую, и она идет, вертит задом, как привыкла, классная, несмотря на рванину и латанные перелатанные джинсы, и все кто не "голубые" и трезвые, кто есть во дворе уставились на нее, провожая взглядами, раздевая мысленно. Ее ведут такую спокойную, будто не понимает она чем все кончится, будто может быть иначе, будто всегда ей везло... Только дождь ей не нравится, морщится, не любит дождя, никогда не любила. И не полюбит... Потому что жить ей осталось совсем ничего, агенты живут недолго, даже если они и не агенты. Жизнь не имеет цены, ее просто не покупают, реквизируют. Не объяснить, что это Ирка, что я искал ее и...

- Вот, - Гулько посторонился, пропуская ее вперед.

Она изменилась. Ох какая женщина стала! Я вспомнил наш дикий пляж и сразу понял, что Гали и Оли по сравнению с ней... У нас будет вечер сегодня и может быть день завтра. Мы все успеем, а потом может случится чудо, повезет. Что-то вдруг случится, выкрутимся...

Все на нее уставились. Пшибурджевский давился слюнями, Потапов, как всегда перебирая, улыбался радостно и глупо. Добрый дедушка Петрович... Костик оторвался от рации, но наушники не снял. А она как чувствовала, добавила эффект, закусив губу, опустила глазки, разыгрывая испуг и смущение маленькой девочки, а может быть, делая вид, что разыгрывает испуг, скрывая страх настоящий. Она обожала разыгрывать что-нибудь, маленькая девочка двадцати пяти лет...

Ирка увидела меня. Игра кончилась.

- Привет! - она была рада, улыбалась, словно и не было ничего. - А я тебя искала.

Теперь все смотрели на меня. Не сказать, удивленно - не такое случалось. Прикидывали, что даст новый расклад.

- Привет.

- Вы знакомы, кажется? - оживился Потапов.

Ничего особенного не было в его вопросе, кроме этого дурацкого "кажется". Но отчего-то именно оно дохнуло на меня дымом. Жирным дымом из-за забора бывшего обкомовского особнячка. Я опомнился. Вечер воспоминаний кончился. Пора заниматься делом.

Ирка будто не слышала. Подошла и уселась напротив, осмотрев с ног до головы.

- Ничего так! А это откуда?

Она ткнула пальцем в щеку, в старый одесский шрам.

- Так... Это давно.

- Больно?

- Было...

Ирка смотрела на меня, довольная, идиотка, словно не понимала куда попала, чем это кончится. Дико, но она действительно не волновалась. Я ощущал веселый покой от нее исходящий и душную трупную уверенность, что все будет "о'кей". Жуткое сочетание. Кладбищенский оптимизм. У дедка-сокамерника было нечто подобное, когда его выводили. Он-то, дурак, думал выпустят.

- Как ты здесь оказалась, - откашлявшись, начал я.

- Я же говорю - тебя искала, - Ирка не поняла, что разговор кончился, начался допрос.

- Вы, видимо, не вполне уяснили себе положение вещей, - Шуров строго постучал по столу ручкой. - Мы хотим знать, каким образом вы оказались в расположении части.

Она и тут не поняла.

- Стас, я тебе...

- Ты, красавица, не кобенься, расскажи нам лучше кто тебя послал. Уж мы не обидим, - посоветовал Петрович.

Святочный старичок. Она не видела его раньше, не знала кто это. Мелькнула в его голосе какая-то интонация или сработало десятое чувство, помогавшее нам понимать друг друга без слов... Дернувшись, Ирка торопливо заговорила, обращаясь по-прежнему только ко мне.

- Мы, когда из Москвы уехали, застряли под Анапой. Не было билетов, потом поезда ходить перестали. Очень страшно было... Нас хозяйка выгнала, у нее сын из Новороссийска вернулся. Деньги кончились. У отца в Сочи друг жил, он к нему поехал. Уехал и все... Ничего, как-то жили. Мама в трактире, я шила, у меня с собой две "Бурды" было, весь поселок обшивала...

- Чего-чего? - встрепенулся Пшибурджевский.

Я вспомнил, что "бурдой" местные называют убойную смесь поганого вина, настоянного на табаке и дури из местных огородов, не выдержал и усмехнулся.

- Журналы иностранные. А потом... - она запнулась. - Меня увезли. Маленький такой кораблик, вроде катера.

"Маленький кораблик". Да, это нам знакомо. "Мать, давай выпить! Ты что, старая, байки травить вздумала?! Тащи живо! Это что? Ах огурчики..." Налеты на побережье, базы в укромных местах, девочки из поселков, разыгрываемые на право первой ночи. Самые красивые - "капитановы невесты". Разбухшие утопленники на тросе за кормой, "попрыгунчики" на рее. Дань с прибрежных сел, а если повезет, то и абордаж транспортов. "Поехали, малышки, с нами на лодочке кататься. Ох, какие пугливые. Давай, шевелись..."

- Потом я сбежала. Так получилось. Около Керчи на якорь встали. Берег близко, они подсели и вырубились. Я плаваю хорошо...

Все посмотрели на меня.

- Ага, - я кивнул. Будто это могло помочь.

- Из Керчи я пешком шла. В Симферополь, потом сюда.

- Зачем? - спросил Гулько.