Бурда-Моден - [6]

- Слышь, капитан, - Петрович повернулся ко мне. - Ты Потапа-то с хлопцами пусти со мной. Пущай поучатся.

- Нет, Петрович. Давай-ка ты сам, народу мало.

- Ну смотри. Как знаешь...

Он смотрел на меня сквозь дым самопалки - веселый прищур, ласковая усмешечка в усах. Я помнил эту его усмешку...

Когда в июне мы брали тот поселочек... Приветное или как там его, селяне, изведенные непрерывными налетами и реквизициями, окопались на окраине и попытались не пустить нас дальше. Сутки отняли...

Экзекуцией руководил Петрович. Никому не доверил. Патронов как обычно не хватало и потом, наблюдавший эту картину с танковой башни, Пшибурджевский назвал ее "утром стрелецкой казни". Он был в то утро совершенно невменяем, страшно хохотал и хохотом своим заразил всех. Один Петрович не смеялся, работал сосредоточенно, только в усах пряталась добродушная усмешечка...

Петрович разглядывал меня. Ну, на понт меня не возьмешь! Не отводя глаз, я опустил руку в карман, нащупал ребристую поверхность пластмассовой крышки. Тюбик был на месте. Петрович не выдержал первым - отвернулся и с удовольствием затушил самопалку о полированную крышку стола.

- Ух вы, девоньки! Чего там! - заорал вдруг Пшибурджевский. Делов-то! Отдохни, Петрович. Давай я со своими... Давненько шашек не держал...

Шуров тяжело вздохнул и заерзал. Пшибурджевский выезжал на реквизиции шумно и весело. Возвращался обычно без провианта, но с сивухой и пьяными девками на броне, а на промысел через день отправлялся Петрович.

- Пешочком, коллега, пешочком. Оставлять без огневой поддержки...

- Заткнись!

- Горючего, голуби, и впрямь маловато... Сколько солярки? - я взглянул на Гулько.

- Десять.

Десять бочек. Мало. Была бы связь... Идиотская ситуация. На бензине сидим тонны под ногами!

- Мои тут грузовичок присмотрели, - прищурился Петрович. - Хороший ЗИЛок, я проверял.

- У кого это? - спросил Потапов.

- Рябой такой... Витька что ли? От рынка второй дом...

- Интересно, где он бензин берет? - тихо поинтересовался Гулько.

- Слушай, капитан, а может он его из бункера качает? - мутно уставился на меня Пшибурджевский.

- К бункеру не подлезть, сам знаешь. Видел что от насосной станции осталось?

- А вдруг где какая дырочка... Может его того... допросить?

Я пожал плечами. Не одни мы такие умные, керченцы вон тоже не смогли, как не старались. Техника нужна, насос, буровая вышка. Помощь из Симферополя. А связи нет... Посмотрел на Костика. Тот молча крутил верньеры.

- А грузовичок он отдает?

Заржали все. Даже Гулько не удержался, фыркнул. Смешной человек Потапов, не соскучишься. И ведь всерьез спросил, действительно не понимает. Слишком всерьез. Все, что он говорил и делал было чуть-чуть "слишком". На дураков. Очки, чистая речь интеллигента, магнитофон с собой всюду таскает, обожает послушать "Битлз"... Двадцать два - перебор. Но в редкие моменты он открывался и я чувствовал спокойствие и точный расчет неплохого артиста. Он и был артистом, раньше, до развала. "Пятый павлин в четвертом ряду" - массовщик с "Ленфильма".

- Смешно, да?! - Потапов дернулся, сорвал очки. - Смешно? Ты... Большевик недовислый!

Потапов всегда любил подергать смерть за естество, но сейчас едва не перебрал. Такое не прощается. Смех оборвался. Все смотрели на Потапова, а он не сводил глаз с Петровича.

- Довели страну, - голос у Петровича был сладкий, как сахарин, Гу-манис-ты! При Ильиче ты, очкарик, поди и не пикнул. Он свое дело знал, народ держал. И водка, и закуска... Ничего, что звезды вешал, мало я считаю. Ему еще двух "героев" надо, что о тебе, очкарик, думал.

Я с уважение посмотрел на Петровича. Смелый мужичок. А то теперь все коммунистов ненавидят. Особенно бывшие секретари райкомов.

- Помню в Олимпиаду, - вышел из спячки Пшибурджевский. - Приехал я в Москву с группой. У нас, ух ты девонька, групповод была. Я ей говорю...

Он сощурил пьяные глаза и бессмысленно уставился в стену. И Потапов задумался, загрустил, завспоминал. Петрович, крякнув, полез за кисетом. Гулько отвернулся.

Я попытался вспомнить Москву, Москву до развала. Улицы с людьми, мороженное продают, за пивом очереди, по Москве-реке пятна масляные, менты... Ничего особенного. Прошлое не воскресло. Город смог увидеть прежним, себя нет. О чем я тогда думал?

- Я считаю, что в словах коллеги Потапов есть здравое зерно. Стратегическая обстановка... Нецелесообразно настраивать против местное население. Политика правительства Крыма требует разумной мягкости...

Шуров не вспоминал. Шуров играл в войну. В войну и политику.

- Я местное население вот где видал! - Пшибурджевский показал. Пусть приходят, я разъясню.

- Решать капитану, - пожал плечами Гулько. - Он у нас старшой. Кстати, тебя там мэр дожидается...

- Подождет, - отрезал я.

Мэр - да, там было что серьезное, с чем-то он пришел. Завтра. Завтра будет самый раз, тогда он мне пригодится. Зачем? Не знаю, предчувствие.

- Где эта... баба ваша? - я посмотрел на Гулько. - Веди.

Кто на этот раз? Молодая девка, наверное. Хотя, Пшибурджевскому без разницы кто - молодая, старая... Лазутчики. Сколько их было - бродяг, беженцев, нищих старух, агентов по недоразумению и агентов по подозрению, сумасшедших, выдающих себя за агентов... Откуда повылезли, не было их столько до развала. Или не замечали? Малолетки из банд, велорокеры, какой-то бредовый "отряд старых партийцев". Ни разу ничего серьезного. Разведка как искусство умерла вместе с госбезопасностью. Только Красный Дом полон по-прежнему.