Буран - [69]

Даже зная о всей полезности этого приема обработки озимых, страшно видеть, как по ожившему нежной зеленью полю катится на облепленных землею, будто мохнатых, гусеницах могучий трактор и волочит за собой в сцепе на двух штангах в два следа сорок восемь тяжелых борон «зиг-заг». За ними, вместо зеленого ковра, остается дико взъерошенная черная полоса. Кажется, едва укоренившиеся осенью кустики ржи напрочь выдраны зубастыми «зиг-загами» и варварски загублены. Но так только кажется. Гибнет самое незначительное количество растений, зато остальные с невероятной энергией вцепляются в почву, обогащенную перегноем и богатую влагой, и буйно идут в рост.

На подборонку озимых многие колхозные полеводы и председатели шли до самого последнего времени с большой неохотой, а если и проводили ее, то с превеликой осторожностью: за лошаденкой пускали легкую деревянную борону с деревянными же зубьями, чтобы не повредить, не стронуть растения. Борона прыгала по озимым для вида, «для отчетности» — подборонено!

А сегодня... Рядом с мощным бороновальным агрегатом ехала верхом на лошади Таня Вострикова, помахивая перед собой березовой веткой с набухшими почками, видимо, вполне довольная качеством «варварской» подборонки. Хрупкая, маленькая девушка была смелой и властной хозяйкой просыпающихся пашен и лугов. Над нею ослепительно сияло весеннее солнце, обдавая землю животворным теплом своих упругих лучей.

В знак прощания я помахал Тане Востриковой шапкой. Она поняла мой жест как приглашение подъехать ко мне, и на галопе спустилась с «Горбища» к дороге. На мое объяснение, что я не хотел ее отрывать от дела, она ответила своей звонкой скороговоркой:

— А мне все равно надо на зерновой склад ехать. Тут все в порядке.

Я спросил ее, как смотрит на такую подборонку Евсюгов? Таня улыбнулась понимающе:

— Приезжал он утром. Посмотрел, поежился этак... Ты, говорит, командуй тут, а мне надо в кузню. Все еще боятся они.

— А как к вам Ефим Осипович относится?

— Ой, вы знаете, мне даже неловко... ну не неловко, а как-то страшновато. Ведь у меня практики еще почти нет, а он, что я ни скажу, как приказ принимает. Не спорит, не отменяет. Только и услышишь: «Ну, вали, командуй! Скажи, что я велел». Верит, а мне иногда бывает так сомнительно что-нибудь одной решать.

Было грустно и обидно за Ефима Осиповича. Он, как достойный наследник, перенял от стариков все лучшее из их крестьянского трудового опыта, выработал свой «евсюговский порядок» хозяйствования в артелях, где «все, как на ладони видно», и с поразительным самозабвением отдавался порученному ему партией великому делу упрочения колхозного строя. Но сегодня, на крутом подъеме сельского хозяйства к новому этапу в его росте и развитии, он оказался лишенным смелости и уверенности вести усложненное колхозное производство. Не в его силах было перестроить свой богатый практический опыт, а главное, углубить и обогатить его достижениями советской сельскохозяйственной науки и новаторов колхозного труда. Это лежало за пределами его ограничений грамотности.

При многих его чудесных и дорогих качествах, он, не по своей вине, каждодневно отстает все больше от усложняющегося искусства вести многоплановое общественное хозяйство. В таком хозяйстве он является, если так можно сказать, вожаком, идущим ощупью, в то время как жизнь и дело требуют от нынешнего, вожака колхозных тружеников, кроме серьезной политической зрелости, высоких, своего рода инженерных знаний.

Во всех подробностях припомнился мне ночной запальчивый спор зонального секретаря Седачева с главным агрономом Тепляшиным о Евсюгове. Стало ясно, что Седачев близоруко и делячески вел линию на использование Евсюгова «до износа», а Тепляшин барски-пренебрежительно выбрасывал его из рядов колхозной гвардии, отдавшей становлению и упрочению колхозного строя все свое сердце, всю свою душу.

Оба они были не правы! Оба!

1955 г.

Александр Исетский

(1896—1963 г.г.)

Передо мной два снимка: под одним подпись «Беседа писателя А. Исетского с агрономом», на другом — «Беседа с дояркой». Немало таких фотоснимков отметило творческий путь Александра Исетского. Они запечатлели то, что составляло основную черту его личности, его характера — жадное любопытство к людям, к жизни. И в преклонном возрасте не утрачивал он интереса к событиям современности. С юношеским энтузиазмом брался за любое общественное дело, была ли это командировка в колхозы, или поездка с литературным докладом по городам области. Вне этой постоянной связи с живой жизнью он не мыслил свое призвание писателя.

В любое дело Исетский вносил страстную заинтересованность. Мы знали и ценили его блестящие способности организатора. Вместе с П. П. Бажовым и А. П. Бондиным он являлся одним из пионеров советского литературного движения на Урале, зародившегося в 20-е годы. Он принимал участие в создании первого литературно-художественного и общественно-политического журнала Уральской Области.

На протяжении сорока лет своего литературного труда он был непримиримым борцом за партийность литературы и искусства, являясь одним из руководителей пролетарского литературного движения на Урале. Человек неистощимой энергии, таланта, инициативы, он навсегда останется в нашей памяти писателем-гражданином, чутким товарищем, горячим патриотом своего края. Он был другом и наставником литературной молодежи, всегда готовым оказать творческую помощь начинающему автору.