Таежный лес не шелохнется. Тихо до жути. Не по сердцу эта тишь Миколашке и Якуньке. Идут они поодаль друг от друга. Озираются. Прислушиваются. От каждого шороха, от хруста ветки опавшей шарахаются под кусты, под колоды.
Измаялись. Глаза режет, до того силятся они усмотреть — человек впереди руки раскорячил или выворотень торчит. В ушах гул. Чудятся окрики: «Держи! Вяжи!» Блазнится топот, лай собачий. Изморились. Тело словно бы облако — легкое — подскочи и понесет ветром. Да вот назло нет этого ветра. Тишь. Жуть. Якунька занесет ногу над валежиной и замрет... А вдруг...
Вчера падь какую-то переходили — как встрещало, как взгрохал лес, как затопотало... Якунька стриганул в пиголитник, Миколашка его еле к вечеру выкликал. Вылез страшней беса. Миколашка перекреститься даже заставил. Мало ли кого в этих дебрях встретить можно.
Давно потерян счет дням, как встретились и пошли вместе Якунька и Миколашка. Ничего друг о друге, кроме имен, не знают, а идут не отставая друг от друга. Догадки строят, приглядываются друг к другу, о том о сем на отдыхах перекидываются шепотом. Как через непролазные горы пошли — оба враз догадались: «К нему, значит. Под его защиту надежную. К Акинфию Никитычу. Оба, значит, того... Барская милость везде одинака — что ни барин, то и собака».
Уверились словно бы друг в друге, а как заговорили — своих слов испугались — до того громко в ушах отдалось. Замахали друг на друга, перекрестились и дальше сторожко пошли.
Где «его» заставы? Близко или еще далече? Как распознать демидовских людей от людей приказной царевой службы?
— Сто-ой! Не беги!
Куда тут бежать. Грохнул голосище с лесины, как из облака. Оба рухнули на землю. Молитвы твердить — слова из ума вылетели. Кричать — глотки словно волки вырвали. А голосище лает над головами:
— Какие люди? С добром али со злой заветкой? Ска-азывай!
А кто он, этот дознатчик? Приказной или «его»? Как скажешь? Кабы добро злом не обернулось.
— Бродяги?
Якунька глаза зажмурил: «Земля-матушка, расступись. Поглоти чадо господне...»
— Ежели до Акинфия Никитыча, господина нашего...
Сорвало обоих с места, пали в ноги дознатчику. Вперебой заголосили, как бабы:
— Родной, пожалетель наш! К нему! К его великой милости! К Акин...
— Чего заскулили! А ну, встань-ка! Какие такие вы будете работные людишки? Покажитесь. Может, и силы-то в вас — на поческу господских пятиц. Но-о!
***
Шестую неделю доживают Якунька с Миколашкой на Ялупанове острове. Кругом болото необозримое. На острове изба большая складена — годовой прозвана. Всех людей, по разному горю бежавших с Руси к Демидову, сгоняют на Ялупанов остров — обрастать бородами и волосами. Чтоб не отметны были от других демидовских работных людишек. Особливо касается это беглых солдат и каторжан, бритых и стриженых.
