Буран - [49]
Маршрут мой определил возвращавшийся из районного центра газик Бежевской МТС. Он подъехал к райкому забрать тех, кому надо попасть в зону станции.
За сорок минут пути до усадьбы МТС словоохотливый шофер Федя Корзухин порассказал мне о примечательных событиях в жизни окружающих колхозов.
В стороне от нашего пути, едва приметное среди увалистых заснеженных полей, растянулось возле какой-то речушки село Долбняково. Кивнув на него, Федя сказал:
— Вот тоже с долбняковцами скандал намечается. Соревновались они уже сколько лет с Лежневским колхозом имени партизана Нечаева. Ну, и нынче нечаевцы звонят в Долбняково — приезжайте-де, дорогие соседи, с проверкой выполнения соцдоговора и пожалуйте на наше отчетное собрание. А председатель долбняковской артели «Крутой Яр», Гаврила Филипыч Косотуров, громогласный такой, как гукнет им в ответ: «Проверять не будем! Не приедем. И вы к нам не ездите!» Нечаевцы, конечно, оскорбились. Что, дескать, это еще за новости? Если загордились, так мы не гордые — приедем, поучимся. А ежели вы отстали — к нам милости просим перенять опыт. Но все равно никто из «Крутого Яра» к ним не приехал. Остались нечаевцы вроде как бы оплеванными. Расшумелись у себя на отчетном собрании: «От соревнования с крутоярцами ни в коем случае не отступаться. Правлению караулить, когда будет у них отчетное собрание». Вот ждем, чем эта заваруха кончится.
Описанная Федей «заваруха» обещала любопытное развитие, и я с учетчиком тракторной бригады, приезжавшим в МТС за автолом, добрался до села Лежневского. Оно открылось перед нами как на ладони с перевала, названного учетчиком «Точильной гривой». В отличие от Долбняково выглядело Лежневское каким-то уютным, собранным почти в квадрат, с несколькими перекрещивающимися улицами и ясно обозначенным центром. Село обступали с разных сторон новые скотные дворы, птичники, зерновые склады, висхомовские сушилки. Около одной из ферм то появлялся в лучах заходящего солнца, то исчезал, затененный облаками, серебристый ветродвигатель. В морозном воздухе где-то, казалось, совсем рядом — за березовой рёлкой — слышалось торопливое шушукание пилорамы, заглушаемое временами пронзительным визгом циркульной пилы.
— Строитесь? — заметили.
— Начинаем. Пора. Председателя добыли в масть.
Было непонятно — как это «добыли» и кому и в какую это масть? Но лошаденка, почуявшая близость конного двора, подталкиваемая к тому же под гору тяжелым грузом, безудержно понесла, угрожая вытряхнуть нас в каком-нибудь нырке или выкинуть на раскате. Сдерживая распалившегося конька, учетчик отвлекся от разговора и только у крыльца правления артели сказал на прощание:
— Поживете у нас — расскажут вам, как мы Семена Викторыча добывали.
В кабинете председателя шла обычная вечерняя разнарядка. Необычным был только ее какой-то новый характер, оставлявший впечатление доброй беседы, дружеского советования председателя артели со своими ближайшими помощниками.
Семен Викторович — моложавый шатен, лет, вероятно, сорока с небольшим, скромно, но хорошо одетый, располагал к себе ясным взглядом карих глаз под высоко вскинутыми бровями. Их взлет придавал его лицу одновременно и выражение глубокой внимательности и легкой добродушной улыбки.
Говорил он спокойно и немногословно, одинаково ко всем уважительно и, казалось, стремился не столько сам на чем-то настаивать, кого-то убеждать, сколько выслушать мнения и советы окружавших его колхозных командиров.
А окружение это оказалось тоже качественно новым. Среди знакомых и привычных фигур бригадиров и заведующих фермами на этой разнарядке, а вернее — оперативном производственном совещании, присутствовали теперь агроном, зоотехник, ветфельдшер, механик по фермам, строительный техник, заведующий подсобными мастерскими и производствами, старший электрик. И среди заведующих фермами двое тоже были со специальной подготовкой.
Мой сосед, перечисливший мне присутствовавших, как бы подытоживая, значительно заключил:
— И Гусельников, Семен-от Викторыч, у нас тоже агроном с большим опытом.
Больше, чем что-либо другое в очередных работах, заботит сегодня нечаевцев животноводство. Завтра и в последущие дни предстоит перегнать в новые скотные дворы — на новоселье — дойных коров и нетелей. Зоотехник и ветфельдшер выступают со своим планом перегруппировки скота по различным причинам зоотехнического и ветеринарного характера. Влечет это за собой трудность перераспределения скота между доярками и телятницами, отдавшими животным много забот и душевного волнения, трогательно привязавшимися к своим буренкам и пестрянкам. Но трудность примирения этих привязанностей с требованиями зоотехника и ветфельдшера бледнеет перед трудностью необходимого привлечения на фермы новых работниц.
Пригласили на разнарядку для разговора на эту тему двух молодых колхозниц из полеводческих бригад. Они никак не соглашаются переходить на ферму. Их не прельщают никакие блага и преимущества работы в животноводстве.
— Не пойду, Семен Викторыч, — говорит, потупясь, Татьяна Прожерина, нервно перебирая кисти своей шали. — На ферме вы сена на мою корову не дадите, а в бригаде я поработаю на сенокосе, так знаю, что будет моя скотина на зиму с кормом.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.