Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959) - [179]

Когда вернулись обитатели хижины, они увидели д’Арраста, он стоял с закрытыми глазами, прислонясь к стене. В центре комнаты на месте очага лежал камень, наполовину зарывшийся в почву и покрытый пеплом и землей. Не входя, они стояли на пороге и тихо, с немым вопросом глядели на д’Арраста. Но он молчал. Тогда брат подвел к камню кока, который опустился на пол. Брат тоже сел, подав знак остальным. К нему присоединилась старуха, затем та девушка из ночи, никто больше не смотрел на д’Арраста. Все сели вокруг камня и хранили молчание. Только ропот реки проникал к ним сквозь тяжелый воздух. Стоя в тени, д’Арраст слушал, ничего не видя, и шум воды наполнял его душу бурным ликованием. С закрытыми глазами он радостно благословлял собственную силу, снова приветствовал возродившуюся в нем жизнь. В то же мгновенье тишину разорвал взрыв, показавшийся совсем близким. Брат немного отодвинулся от кока и, полуобернувшись к д’Аррасту, не глядя на него, показал на свободное место:

– Садись с нами.

Записные книжки (1951–1959)

Тетрадь № VII Март 1951 года – июль 1954 года

«Сотворивший великое должен вдобавок его прожить»

Ницше

Предисловие к «И. и Л.»[115].

«…и тогда я полюбил искусство с той неистовой страстью, которая с годами не только не утихала, но становилась еще исключительней… Эта болезнь создавала для меня новые препятствия, и подчас очень трудные. Но она развивала свободу сердца, способность отвлекаться от человеческих интересов, всегда спасавшую меня от горечи и злопамятства. С тех пор как я живу в Париже, я понимаю, что это королевская привилегия (ибо речь идет именно о привилегии). Но дело в том, что я пользовался ею беспрепятственно. Как писатель я сразу же оказался в атмосфере восхищения, и это, в некотором смысле, было раем на земле. Как человек я не испытывал страстей «наперекор». Моя страсть всегда была обращена к тем, кто лучше и значительнее меня».

Безумие XX века: смешивать абсолютное и логическое. Даже для таких разных умов, как Парен[116] и Арагон.

11 июня 1951 г.

Письмо от Режин Жюнье: она заявляла о своем намерении покончить с жизнью.

Творец. Разбогател на своих книгах. Но они перестали ему нравиться, и он решает создать Великое Творение. Он занят исключительно своим Творением, неустанно переписывая его. Постепенно в доме воцаряется безденежье, потом нищета. Все рушится, а он живет, и жизнь его ужасающе счастлива. Болеют дети. Приходится снимать квартиру, вся семья ютится в одной комнате. А он все пишет и пишет. Жена становится неврастеничкой. Идут годы, и в этом тотальном запустении он все пишет и пишет. Дети бросают его. В тот день, когда жена умирает в больнице, он ставит последнюю точку, и человек, сообщивший ему о несчастье, слышит в ответ: «Наконец-то!»

Роман. «Его смерть была лишена романтизма. Двенадцать человек посадили в двухместную камеру. Он стал задыхаться и потерял сознание. Он умирал, прижатый к засаленной стене, а все остальные отвернулись от него, устремившись к окну».

N.R.F.[117]. Любопытное место, призванное вдохновлять писателей. Но именно здесь они утрачивали радость письма и творчества.

Счастье требовало от нее всего, даже смерти.

Естественность не может быть врожденной – она может быть только приобретенной добродетелью.

Отвечая на вопрос о десяти самых любимых словах: «Мир, боль, земля, мать, люди, пустыня, честь, нищета, лето, море».

Голоса вечности: Деметра, Навсикая, Эвридика, Пасифая, Пенелопа, Елена, Персефона.

О свет! Так восклицают герои греческих трагедий, брошенные на произвол смерти или ужасного рока.

Человек 1950 года: занимался блудом и читал газеты.

У меня всегда было впечатление, будто я в открытом море: чувство опасности на пике высшего счастья.

Г.[118], или симулятор. Считая себя не от мира сего, он делает вид, будто живет в реальности. Играет и не скрывает своей игры. Да так хорошо, что невозможно поверить, что он всего лишь играет. Он симулирует дважды. И еще раз: часть его самого совершенно реально связана с плотью, наслаждениями, властью.

Принимать все, как есть, – разве это признак силы? Нет, скорее рабства. Принимать то, что уже случилось. А в настоящем – борьба.

Истина – не добродетель, а страсть. Поэтому ей никогда не быть милосердной.

Языковые автоматизмы М.: Вообще. – В общем и целом. – При всем при том… Ну, знаете ли, да… ну знаете ли… – Мне кажется, она совсем не интересна. – Она никому не верит, это неприятно. – Да что вы говорите! Не могу поверить, это надо увидеть своими глазами. – Уникально. – Когда ее должны были оперировать… – Как вилки и ложки из разных сервизов. – Все это болтовня, вот и хорошо, платить будешь ты. – Ты только вспомни, знаешь, у нее был шик. – И пятое и десятое. – И вместе с тем… – Ты как эксгибиционист (мужу, выходящему без свитера).

Там же. Один солдат, подшефный Огюсты, выразил ей признательность в следующих словах: «Мадам Пельрен, вы были для меня хуже, чем мать». Она рассказывает о бомбардировке Нанта. Застигнутая врасплох на улице, она с подругой спряталась под какой-то дверью. «На мне были лисьи меха и новый костюмчик. Когда все закончилось, я обнаружила на себе одну комбинацию. Подруга исчезла под развалинами. «Я стала вытаскивать ее за волосы. От нее осталось лишь…». «А в это время муж мой предавался любовным утехам и вряд ли думал о том, что я выбираюсь из-под обломков… Накануне мне сделали паспорт. В графе «особые приметы» я поставила прочерк, на следующий день моя физиономия была неузнаваема».