Бунт на борту - [6]

Подал Савка весть во все сёла, починки и заимки, что по Чусовой разбросаны, всех лосманов предупредил: «Не водите баржу купца Тулинова на Егошихинский завод, нагружена она воинским припасом для войска, что идет против нашего мужицкого царя Петра Федоровича». И попрятались чусовские лосмана. Вот уже целую неделю скачут по горам и падям на быстрых, как ветер, киргизских иноходцах Хрисанфовы гонцы, прельщают лосманов: «Сто рублей золотом, и сукна аглицкого на кафтан тому, кто проведет тулиновскую баржу к Егошихинскому заводу!..» Но не откликаются лосмана, и не двигается с места тяжелая баржа купца Тулинова. А начальство ее давно уже ждет. Что оно подумает? Ведь с ним тоже не шути: умеют и чистоплюи-чиновники когти показывать. Да еще как!..

Хрисанфу стало невыносимо душно, от злобы или от жарко натопленной печи — сам не мог разобрать. Сильным ударом ладони открыл дверь на балкон и вышел на воздух. Теплый захребтовый ветерок, дышащий уже весенней лаской, овеял его лицо. Хрисанф огляделся. Дом его, точно крепость, обнесен палисадом из кондовых, заостренных наверху бревен. А расположен он на островке десятиверстного заводского пруда, в версте от берега, с которым соединен мостом. На этом мостике двоим не разойтись, так что оравой уж не побежишь, только по одиночке. А на вышке у Хрисанфа всегда заряженная картечница стоит, и жерло ее направлено прямо на мостик. Подходи!..

Хрисанфу же с высокого балкона виден весь завод. Глухо доносится сюда, на островок, грохот кричных молотов и тарахтенье рудодробильных мельниц. Как филин, уставилась во тьму огненным своим глазом домна. Хрисанф напрягает зрение, смотрит, нет ли на заводском дворе лишних людей. Как только наступили тревожные времена, Хрисанф приказал всех свободных рабочих запирать на ночь в казарму, а к дверям ставить караул. Так спокойнее! А потому и пуст сейчас широкий заводской двор, лишь тенями мельтешатся около домны засыпки и подсыпки. Тогда Хрисанф переводит взгляд на приземистую каменную башню. Она носит на заводе название Сторожевой. На верхушке ее бессменно дежурят гарнизонные солдаты, поглядывают, не идет ли орда или какая-нибудь другая шайка на завод. В заплечной клети Сторожевой башни, в этом домашнем застенке Хрисанфа, лежит сейчас закованный в смыги шахтарь Савка Топоршин, главный враг Тулинова… Луна зашла за башню, и длинная ее тень протянулась через пруд, упала сюда, на балкон, к самым ногам Хрисанфа. И показалось крутогорскому владыке, что это узник Сторожевой башни, смертельный его враг, шлет ему свой привет. Передернул зябко под кафтаном плечами. Подумал: «Ну его к шуту! Коль и завтра ничего от него не выведаю, прикажу Маягызу придушить. Надоело валандаться…»

И вдруг испуганно отшатнулся назад. У подножья башни он ясно разглядел огненную вспышку, а за нею на остров прилетел звук выстрела из солдатского мушкета. И тотчас же на Сторожевой башне грянул колокол, загудели чугунные била. Тревога!..

Хрисанф ворвался в комнату, схватил только шапку, забыв про шубу, и скатился по крутой лестнице на двор. Оттолкнул оторопелого дворника, нырнул в калитку, спрыгнул с высокого откоса на мостик и побежал. На полдороге от берега услышал встречный топот человека, тоже торопливо бежавшего по мосту. Остановился, вытащил из кармана немецкий пистолет и, взведя курок, крикнул:

— Кого нечистая несет? Стрелять буду!

— Я, бачка! К тебе бегу, — послышался в ответ шершавый от усталости голос.

При свете луны Хрисанф разглядел громадную фигуру Маягыза. Опустив дуло пистолета, спросил:

— Кто у Сторожевой стрелял?

— Сандат палил, бачка.

— Солдат? В кого?

— К Савке тамыр[5] лез, из заплечной освободить хотел, сандат в тамыр палил.

— Убил?

— Не, бачка, бежал. Сандат палил — промаху дал, а Савкин тамыр сандат резал — промаху не дал. В горло. Насмерть!

— Сволочи! — взвизгнул Хрисанф. — Только хлеб жрете! А ты чего глядел, пес? Залил шары-то травником! Я те самого за караул возьму, кнута отведаешь!

Каменная азиатская улыбка, никогда не покидавшая лица Маягыза, сменилась вдруг злобной гримасой. Он угрожающе надвинулся на Хрисанфа.

— Маягыз нельзя кнутом бить, Маягыз — тюре[6]!

Хрисанф опасливо отодвинулся назад и поднял пистолет.

— Отвяжись, поганец! Матерь богородица, каждый рад на тот свет отправить. Не люди — звери!

— Бачка, — хмуро сказал Маягыз, — куда Савку, деть?

— Как куда? А где же он? Разве не в заплечной? — испугался Хрисанф.

— Там, бачка, только Савка помер. Как сандат палил, Савка сильно тамыру кричал: «Беги, беги!» Потом сильно пугался Савка. Я пришел — он помер. Куда его деть, бачка?

— Царство небесное новопреставленному грешному рабу, — сняв шапку, истово перекрестился Хрисанф. — В пруд брось рыбам на харч. Порядку не знаешь? Да смыги не снимай, а то… выплывет еще.

Говорил одно, а в голове другое сидело гвоздем: «Кто к Савке лез? Из своих, заводских, иль из двоеданов кто? Неужель у него и на заводе единомышленники есть? Тогда беда неминучая!..»

3

Как только Маягыз, заперев двери заплечной клети, отправился в господский дом получать пожалованную порцию травника, к Сторожевой башне подошли караульный солдат и профос, исполнявший сегодня и обязанности разводящего.