Бунт континента - [10]

Габриэль вгляделся в лица часовых. Много было совсем молодых, видимо, завербованных прямо перед отправкой в Америку. Ополченцы-минутмены, маршировавшие под его флейту, любили хвастать друг перед другом, как они будут подстреливать красномундирников, если дело пойдет всерьез. Но Габриэль, как ни старался, не мог разжечь в себе требуемую ненависть к заморским пришельцам. Даже воспоминание о друге Самюэле, погибшем от их пуль пять лет назад во время уличной стычки, не вызывало в нем нужного гнева. Тогда сам Джон Адамс защищал британских солдат в суде и доказал, что толпа напала на них первая, а они только оборонялись. Габриэль по ночам пытался вызвать призрак погибшего друга и расспросить, как все было на самом деле, но друг не являлся.

Солнце уже начало спускаться, когда Габриэль ступил на Лексингтонскую дорогу. Облака на горизонте раздвинулись, как бы открывая свободный проезд светилу, но потом сомкнулись, взяли его в плен и запылали красным, лиловым, золотым. Люди темные, конечно, стали бы искать в этих горящих силуэтах сражающиеся армии — как предсказание близкой войны. Но Габриэль уже вырос из того возраста, когда верят, будто движение звезд, комет и облаков по небу каким-то образом связано с людскими раздорами на земле. Нет, если Господь захочет предупредить нас о какой-то опасности, он войдет со Своим словом обычным путем — прямо в сердце человека. Так объяснил ему филадельфийский меховщик, когда взял на очередное собрание своих друзей — квакеров.

Габриэлю очень понравилось все, что говорилось на этом собрании. Каждый человек может устроить свою жизнь по слову Христа, помощь священника или пастора ему не нужна. Участвовать в войне, брать в руки оружие — прямое нарушение евангельской заповеди «не противиться злу». Держать кого-то в рабстве, продавать и покупать, как бессловесный скот, — недопустимо. Женщина — такое же создание Божье, как и мужчина, с такой же бессмертной душой. И эта бессмертная душа так ясно светилась во взгляде дочери меховщика, что Габриэлю не было нужды искать других доказательств истинности учения квакеров. Он с радостью вступил в их общину, и книга Джорджа Фокса «Журнал» теперь путешествовала в его мешке, куда бы он ни направлялся.

Конечно, мистер и миссис Редвуд были оставлены в полном неведении о том, что происходило в сердце их сына. Если бы они узнали, что он больше не считал себя принадлежащим к англиканской церкви, их возмущению и горю не было бы границ. Его могли бы проклясть как вероотступника, прогнать из дома, лишить наследства. Другое дело — добрый дядюшка Джонас Кларк, который и сам давно отказался подчиняться епископам и был пастором в пресвитерианской церкви. Габриэль надеялся, что он поймет искания племянника и одолжит ему немного денег, чтобы хватило на дорогу до Филадельфии. Юный флейтист верил, что воспоминание о единственном поцелуе, которым они обменялись с прелестной Сьюзен, будет служить ему путеводной звездой, а вера в Христа Спасителя оградит от всех опасностей, поджидающих на пути.

После двух часов быстрой ходьбы Габриэль почувствовал голод и спустился к придорожному ручью. Достал из мешка запасенную краюху хлеба, вареное яйцо, кусок сыра. Воду зачерпнул кожаным стаканчиком для костей. Азарт-ные игры новоиспеченному квакеру были запрещены, кости он в свое время отдал минутменам-ополченцам, но стаканчик догадался оставить.

Он уже заканчивал ужинать, когда со стороны дороги раздался топот копыт. По звуку было ясно, что лошади несутся во весь опор. Сквозь раздвинутые ветки куста можно было разглядеть трех всадников, пригнувшихся к конским шеям, безжалостно колотящих шпорами по раздутым бокам. Сумерки скрывали лица, только черные силуэты пронеслись один за другим.

Всадники исчезли, но топот копыт не стихал, а наоборот — нарастал. И через минуту из-за поворота появилась новая группа конных. Их красные мундиры светились в вечернем мраке, как угли под пеплом, поблескивали медные пуговицы.

Догонят или нет?!

Обычно британцы не решались удаляться так далеко от Бостона. Что могло заставить их на ночь глядя пуститься в погоню? Чем досадили им трое удирающих американцев?

Всадники промчались, топот стал стихать. Габриэль двинулся дальше. Но теперь он держался ближе к придорожным кустам. И несколько раз ему пришлось прятаться за ними, пропуская очередной британский разъезд. Вдруг откуда-то издалека приплыл слабый звон колокола. Потом донесся звук выстрела. Тревожное ожидание повисло в воздухе, неведомая угроза сгущалась в чернеющем небе.

Дом дядюшки Джонаса стоял на северной окраине Лексингтона. Габриэль приблизился к нему с опаской, постучал почему-то не в дверь, а в окно. Тотчас его ослепил свет свечи за стеклом. Возникшее лицо было искажено пятнами тени до неузнаваемости. Только когда дверь приоткрылась и впу-стила ночного посетителя, круглые щеки дядюшки Джонаса вернули себе приветливо-добродушный блеск.

— Габриэль! Силы небесные! Откуда ты взялся? Что-нибудь случилось дома?

Не дожидаясь ответа, он повернулся лицом к комнате и сказал:

— Ложная тревога, джентльмены! Это мой племянник, Габриэль Редвуд, сын моей сестры Кэтрин. Может быть, он расскажет нам, что происходит в Бостоне.