Бунт континента - [11]

Шрифт
Интервал

Пожилой мужчина, в парике и камзоле, вышел из-за занавески, перегораживавшей комнату на две части. Густые черные брови придавали его лицу выражение гневное. Другой человек, помоложе, возник из-за накрытого скатертью стола. В руке он неумело держал большой пистолет. Вилка или перо были бы более уместны в его тонких пальцах. Он смущенно положил оружие на стол и вгляделся в ночного гостя.

— Британцы явно что-то затевают, — сказал Габриэль. — Много солдат переправилось днем через реку. А на дороге полно конных патрулей.

— Вот видите, видите, джентльмены! — воскликнул дядюшка Джонас. — Я был прав, уговаривая вас не появляться в Бостоне в эти дни.

В этот момент с улицы долетел звук быстрых шагов. В дверь постучали — негромко, но настойчиво: три частых удара, и потом — после паузы — еще два.

Младший джентльмен снова схватил пистолет.

Старший гордо откинул голову, всем своим видом показывая, что на этот раз он не унизит себя прятками и встретит опасность лицом к лицу.

Посетитель, впущенный дядюшкой Джонасом, имел такой истерзанный вид, будто ему только что пришлось драться с дикими зверями: одежда изорвана и испачкана, лицо покрыто кровоточащими царапинами, дыхание вырывалось изо рта хрипло и прерывисто.

— Да это же сам Пол Ривер! — воскликнул чернобровый джентльмен. — Вы-то откуда взялись?!

Дядюшка Джонас тем временем наполнил кружку яблочным сидром из кувшина, стоявшего на столе, поднес задыхающемуся Риверу. Тот начал жадно пить, свободной ладонью посылая успокаивающие жесты: сейчас, сейчас все расскажу...

— Послан мистером Уорреном... Точные сведения... Британцы идут на Конкорд... Три батальона под командой подполковника Смита... Здесь, в Лексингтоне, будут часа через два... Приказ — захватить арсеналы в Конкорде... Арестовать членов ассамблеи Массачусетса... Губернатор Гэйдж подготовил прокламацию... Обещает амнистию всем бунтовщикам, которые раскаются... Кроме двоих: вас, мистер Самюэль Адамс, и вас, мистер Джон Хэнкок... Видимо, в ваше раскаянье губернатор уже поверить не может... Британский патруль погнался за нами, но мне удалось удрать... Коня оставил, продирался через кусты...

Четверо расселись вокруг стола, сдвинули головы и начали обсуждать тревожную ситуацию так тихо, что Габриэль с трудом мог разобрать отдельные слова. Все же он понял, что по дороге сюда Пол Ривер предупреждал минутменов в каждом городке. А те вооружались и, в свою очередь, посылали верховых посланцев дальше. И что сейчас, под покровом ночи, отряды американской милиции тоже движутся к Конкорду и Лексингтону. Так что наутро может разгореться настоящий бой.

Дядюшка Джонас встал из-за стола, подошел к племяннику.

— Габриэль, ты помнишь дом моего друга, пастора Макговерна, в Берлингтоне? Я водил тебя к нему два года назад.

— Это там, где нас угощали тыквенным пирогом?

— Вот-вот, он самый. Ты сможешь найти дорогу туда в темноте?

— Думаю, что смогу.

— Я хочу, чтобы ты отвел туда моих гостей. Оставаться здесь им слишком опасно. Пастор Макговерн знает, как спрятать их. И главное: никому ни слова о том, что тебе довелось слышать и видеть этой ночью. Даже родителям. Забудь все имена, прозвучавшие под моей крышей. Обещаешь?

Габриэль привычно хотел поклясться, но вовремя вспомнил, что квакерам это запрещено. «...не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его...» — учил Христос.

— Обещаю, — сказал Габриэль. — Уже все забыл. Как вас зовут? Правда ли, что вы мой дальний родственник? Вот и учителя в школе говорили, что у меня память совсем дырявая.

Беглецы тем временем надели темные плащи, натянули на головы капюшоны. Самюэль Адамс бережно укладывал какие-то бумаги в небольшой сундучок, потом передал его Полю Риверу. Джон Хэнкок повертел в руках пистолет, спрятал его под полой плаща. Прежде чем открыть дверь, дядюшка Джонас погасил свечу. В слабом свете луны четыре темные фигуры вы-скользнули в уличную прохладу, быстро дошли до опушки кленового леса, исчезли в тени деревьев.


Нет, во всей колонии Массачусетс не нашлось бы человека, который мог бы забыть — вычеркнуть из памяти — имена гостей дядюшки Джонаса. Отец Габриэля трясся от гнева, когда кто-нибудь в доме упоминал Самуэля Адамса, этого заядлого смутьяна, произносившего возмутительные речи в Законодательном собрании, формировавшего отряды милиции, создававшего комитеты связи между патриотами в разных колониях. А богатого судовладельца Джона Хэнкока, обвиненного британцами в незаконном ввозе запрещенных товаров, иначе как контрабандистом не называл. Поверит ли красавица Сьюзен, что ему, Габриэлю, довелось помогать столь важным и прославленным джентльменам?

Пастор Макговерн, казалось, ничуть не удивился появлению ночных го-с-тей. Двух беглецов он устроил на ночлег в главной спальне. Пол Ривер объявил, что ему надо двигаться дальше, предупредить минутменов в Бедфорде, Линкольне, Садбери. Габриэлю досталась большая гора сена в амбаре, плюс лошадиная попона и широкое лоскутное одеяло. По привычке он попытался перебрать впечатления прошедшего дня, но сумел дойти только до парома через Чарльз-ривер. Сон упал на него, как глухой черный мешок, и усталое тело, избавившись на время от неугомонного хозяина, принялось своими таинственными путями восстанавливать растраченные за день силы.


Еще от автора Игорь Маркович Ефимов
Зрелища

Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.


Стыдная тайна неравенства

Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.


Пурга над «Карточным домиком»

Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.


Неверная

Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.


Кто убил президента Кеннеди?

Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.


Статьи о Довлатове

Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.