Бунт Афродиты. Nunquam - [68]
Что же до Карадока, то он разрумянился и говорил бессвязно столько же от радости, сколько от выпитого им виски; но его внешний вид привёл меня в ужас — грязная порванная одежда, отросшая, неухоженная борода, нестриженые волосы.
— Знаю, — сказал он, обратив внимание на наш ужас. — Это ничего; я провёл месяц в Вудхендже и Стоунхендже — пренеприятнейший месяц, доложу я вам, ведь я жил как обезьяна под кустом. А теперь фирма выслала мне пару чемоданов с приличной одеждой и бритвами. Скоро я опять буду достоин вашего уважения.
Он сделал почти неприметный жест, который бармен мгновенно перевёл как «три двойных виски», и вдруг торжествующе воскликнул:
— Я опять на фирме. — И расхохотался знакомыми оглушительными «хо-хо». — Опять пробил брешь, дорогие мои. Пока меня как будто принуждают работать в кладбищенском отделе, размещать кладбища, проектировать мавзолей и всё такое; но Джулиан говорит, что если я буду хорошо себя вести, то смогу через общественные уборные и прочее вернуться к настоящей архитектуре. Сейчас мне предстоит мавзолей на солнечном юге — опять Иокас призывает меня проектировать кладбищенский монумент! Но это может стать по-настоящему свободным трудом — впрочем, кто я такой, чтобы ворчать? В сегодняшней газете ещё два мнемона, читали?
Он был вне себя от радости.
— А вы знаете, кого наняла фирма? — спросил он, грозя мне пальцем. — Нет, вы только послушайте. Тайна нашего пребывания в доке наконец-то перестала быть тайной, едва я понял, что стоявшая на якоре старая серая летающая лодка освещена не просто так, а поджидает пассажиров и команду. Когда мы взошли на борт, пришлось мне отбросить возникшие было дурные предчувствия, потому что корабль оказался просторным и одновременно уютным — с двумя палубами, барами и конференц-залом, где нам предстояло обедать и проводить бóльшую часть времени. Выбор был сделан отличный, вот только двигалось судно медленно, чертовски медленно; да ещё я выяснил, что нам придётся заходить чуть ли не во все порты для дозаправки горючим — в Марсель, Неаполь, на остров Бари, в Афины… Впрочем, в этом тоже была своя прелесть, так как мы могли провести там вечер. Возможно, в Афинах нам удастся повидать графиню Ипполиту, Ариадну? Переговорив с Карадоком, я послал телеграмму, предупреждая её о нашем предполагаемом появлении в Наосе[80], в её загородном доме.
Мучительным оказалось начало путешествия; мы наращивали и сбрасывали обороты двигателей, пытаясь вырваться на волю, покинуть стоянку, но всё было напрасно. Вода держала нас, как липучка — мух; мощные моторы оглушительно выли, деревянные настилы ходили ходуном, корпус вибрировал под напором волн. В конце концов, а нам это показалось вечностью, летающая лодка обрела свободу, вырвалась из водного плена и взлетела в небо, после чего сделала долгий медленный разворот над землёй с её игрушечными домами и садами, пирсами и железнодорожными вокзалами, направив нос в высокое синее весеннее небо, ожидавшее нас где-то за Корсикой. А там и шум стих, появилась возможность поговорить; к тому же откуда ни возьмись набежали стюарды с бутылками и сэндвичами. Лёгкие тихие облачка пушились в великолепной синераме, внушая нам иллюзию быстрого полёта и власти над небом. У нас поднялось настроение.
Места было так много, что мы все могли разойтись по разным углам, если появлялось желание почитать, поработать или подумать. Например, Вайбарт устроился в дальнем конце салона, положил портфель на колени и стал смотреть в окошко. Мы даже не имели возможности с ним поздороваться, тем более он приехал в последнюю минуту на служебной машине, поэтому бегом направился к трапу, не сумев обменяться приветствиями с друзьями и коллегами. В своих тёмных городских одеждах и массивных очках «Гомбург» он казался печальным и отрешённым от всего вокруг. И наоборот, Гойтц выглядел прекрасно, да и вёл себя совершенно раскрепощение Его можно было принять за, скажем, знаменитого скрипача, направляющегося на очередные гастроли. С собой у него был загадочный кожаный саквояж, по виду похожий на чехол для ружья, который вполне мог служить футляром для скрипки. С очками на носу он благодушно, хоть и сонно, листал как будто большой каталог семян — правда, иллюстрированный трупами в разных видах, словно призёрами конкурсов красоты. Если Вайбарт казался печальным и отрешённым, то что говорить о Бауме, коммерческом представителе фирмы зарубежом? Он как будто внимательно прислушивался к экономическим показателям внутри себя, пытаясь понять, будет его тошнить или не будет. Мне пришлось провести с ним часть времени, потому что он был очень нежным, очень еврейским и наверняка воспринял бы невнимательность чиновника более высокого ранга как удар по своему самолюбию. Однако мне пришлось узнать, что его вид, хоть и необычный, никак не связан с морской болезнью.
— Меня беспокоит Англия, — задумчиво произнёс он, глядя вниз, словно хотел разглядеть её сквозь облака. — Меня беспокоит молодёжь, мистер Феликс. Они все изучают экономику. Все получают научные степени — таких теперь пруд пруди. Но вам известно и мне известно, что экономика вовсе не наука. Умственная эволюция, необходимая для её изучения, может остановиться на анальной стадии. Люди же, мистер Феликс, застрявшие на анальной стадии, суть угроза человечеству. Вы так не думаете?
