Бункер - [13]

— Эй, Цион, ты что, обиделся, что ли? А?

— Оставь его! — не выдерживаю я.

— Да что на тебя, дурака, обижаться! — Цион поворачивается к Аврааму. — Я тебе в отцы гожусь! Язык у тебя грязный, вот что я тебе скажу!

— А что я такое сказал? — выпячивается Авраам. — Это про хрен, что ли?

— У верующих про это дело говорить нельзя, — вступает Шуки. — Они все в темноте делают и через простыню.

— Как это через простыню? — удивился я.

— Есть такая простыня с дыркой, — поясняет Шуки. — Женщина накрывается, а он туда…

— А зачем нужна простыня?

— Потому что нельзя верующему еврею на голую женщину смотреть. Запрещено.

— Точно, — добавляет Эзра, — так в Торе записано!

— … поэтому они в простыне дырку и делают, — заканчивает Шуки.

— Брось заливать! — вопит Авраам. — У меня отец верующий, и все у них с матерью, как у людей. Я у нас в доме ни одной дырявой простыни не видел. Все целые!

— Да хватит вам! — Цион вскакивает с койки. — Что вы мелете? Тьфу на вас, тьфу, тьфу, тьфу! Безбожники! А ты, — он поворачивается к Шуки, — как тебе не стыдно? Э-эх ты, какая простыня, какая дырка? Да я… да мы…

Он огорченно машет рукой и выходит из палатки.

…Журналистка знакомит израильского посла со своим прежним любовником, имеющим доступ к президенту США. «Если нас к этому вынудят, — сказал посол, отпив из своего бокала, — то вместе с нами взлетит на воздух и Америка. И еще кое-кто, — добавил он, глядя на Кэти стальными глазами». Президент США не верит и требует доказательств. Времени в обрез: египетская армия рвется в центр страны. Израильские потери превысили все предварительные расчеты. Израильтяне приглашают журналистку в свое посольство и дают ей сфотографировать план, на котором красными кружками обведены пять самых крупных городов Америки. «Что? — воскликнул президент. Неужели эти еврейчики..?» «Но как вы сможете ударить по этим мишеням? Самолеты? Ракеты?» «Нет, — улыбнулся посол, — на этот раз не будет ни самолетов, ни ракет. Наши дипломаты уже давно доставили атомные бомбы в своем багаже, и я просто дам команду их взорвать». Президент США срочно звонит советскому премьеру по прямому проводу. Разговор идет через переводчика, хотя советский премьер хорошо знает английский язык. (Какой же это советский премьер знал английский язык?) Русские надавили на арабов Израиль еще раз не погиб. Вторая Моссада больше не падет! «Я все время знал, что ты за нами шпионишь», — сказал посол, и Кэти узнала в его глазах то же самое выражение, которое она видела в то утро, когда он застрелил в парке двух арабов. «Но как же секретный план „Моссада“?» — почти крикнула она. «Какой план? — медленно переспросил посол. — Я не знаю никакого плана».

К-О-Н-Е-Ц.

После обеда мы снова лежим. У приемника подсели батареи, но он еще держится. Несколько дней нет газет, и без них мир суживается до радионовостей, врывающихся в уши каждый час. Я уже выучил наизусть все рекламные песенки. Сон не идет. Опять лезут мысли о прошлой жизни. Жизни или жизне? О ком — о чем, дательный падеж. Или винительный? Господи Боже мой, я теряю русский язык! Какое ударение, склонение, спряжение, какой синоним? Куда пропадают слова, с которыми прожил всю жизнь? Я уже и сам не замечаю, как разговариваю одновременно на двух языках. Доктор вот читает Бабеля, чтобы не забыть русский. А я? Газеты — на иврите, книги — на английском. Русские книги не покупаю, да и те, что у меня есть, почти не перечитываю.

Когда я уезжал из Москвы, передо мной в таможне проверяли библиотеку пожилого интеллигентного еврея. «И куда вы все это везете?» — спросил таможенник. «Дети будут читать!» — уверенно ответил пожилой. Теперь я знаю, что он ошибался. Дети читать не будут. Да и мы-то уже не вернемся к этим книгам, которые когда-то составляли чуть ли не смысл и основу нашего существования. Как это ни парадоксально звучит, но, став народом Книги в Израиле, евреи здесь же, в Израиле, перестали им быть.

— Эй, Ури, — просыпается Авраам, — сгоняй в «Шекем» за «колой», а?

— Сам сгоняй! — отзывается Ури, и на этом беседа заканчивается.

Авраам с трудом разлепляет потрескавшиеся губы и вожделенно облизывается.

— При такой жаре, — рассчитывает он, — бутылка «колы» в Эйлате сейчас 300 лир может стоить! А туристы, знаете, сколько платят? Три доллара за бутылку!

— Потому что они фраеры, вот и платят, — бросает Шуки. — Я бы на их месте не платил. И чего они вообще сюда лезут? Из своего Техаса приезжают на развалины смотреть. На пустыню. У вас, говорят, такая замечательная пустыня! Камней им в Америке не хватает. И песка. Так я бы им отдал. Берите!

— Опоздал ты, парень, — вворачивает Цвика. — Бегин уже все отдал — и камни, и песок! Только не американцам — они хоть заплатили бы, — а египтянам! От этих мы не только денег, но и спасибо не дождались!

— Ладно, хрен с ней, с «колой»! — отступает Авраам. — Давайте хоть кофе попьем!

На семь человек у нас одна пластмассовая чашка без ручки, захваченная из столовой. Кто пойдет ее мыть?

— Города! — предлагает Ури и первым начинает. — Афула…

Эту игру я помню еще с детства. Каждое название города должно начинаться на последнюю букву предыдущего. Как-то я рассказал об этой игре ребятам, и с тех пор мы стали разыгрывать все, что можно: от мытья посуды до дежурства у ворот. Проигрывает, естественно, тот, кто не может придумать названия на заданную букву.