Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [42]

А я молча сидел, и безразлично слушал его, мои мысли были заняты другим вопросом, совершенно другим. Бориса в кабинете уже не было, на мой вопрос, заданный непослушным языком, Фриц ответил, что Левинц отдыхает в гостевой комнате. Мы долго пили, Фриц много курил, сквозь клубы сизого дыма я видел, что по его щекам текут слёзы. Он действительно любил ту девушку, и может быть, именно эта потеря сделала его таким жестоким, обозлив его на всё человечество. При разговоре он часто называл свою погибшую девушку «тёлка» — видимо, за пренебрежением он пытался спрятать проступающие чувства, которые он долгое время держал взаперти в своей душе. Он что-то доказывал мне, сидя на краю стола, размахивал руками, в одной из которых он сжимал пустой стакан. Слова его словно бы проходили сквозь меня, не задерживаясь в сознании, которое сейчас было похоже на дырявое сито. Лишь отголоски чувств и боли этого человека передавались мне электрическими разрядами, которые безжалостными импульсами били точно в сердце. Боль отступила, на её место пришла пустота — которая оказалась сильнее боли, больнее боли. Пустоту не удавалось снять ни откровенными разговорами, ни крепким спиртным, Фриц сказал, что уже давно живёт с этой пустотой в душе, что это совсем не страшно, и к ней быстро привыкаешь, страшно становится лишь тогда, когда остаёшься один. Тогда ему хотелось кричать, хотелось разорвать эту пустоту, но ни крик, ни что-либо другое не в силах были её приглушить. Фриц жил с этим, и теперь с этим предстояло жить и мне. Помутнело в глазах, веки налились свинцом, мышцы ослабли, и я провалился в сон, словно в бездну. Затем я и очутился здесь, в этой тёмной и незнакомой комнате. Наверное, меня приволокли сюда солдаты, которые охраняют Фрица.

Серёга

Я встал, начал ощупывать стены тёмной комнаты. Мена бросало из стороны в сторону, и при очередном толчке меня сильно стукнуло что-то твёрдое, в плечо. На ощупь я определил, что лежу на полу. С усилием поднялся, и продолжил искать выключатель. Шорох моих ладоней о рифлёную поверхность обоев мне казался громким. Стены были холодны, и сквозь плотную бумагу этот холод проникал в меня. Локтем я упёрся в какой-то предмет, и тут же этот предмет, по видимому ваза или кувшин, с грохотом свалился на пол. Комната наполнилась громким звуком вдребезги разлетающегося стекла. Я продолжил поиск. Под ногами неприятно захрустели стёкла. Наконец я нашёл выпирающую из стены кнопку выключателя. Нажал на неё — ничего, лишь сухой щелчок, прозвучавший в акустике пустой комнаты так, словно пистолет с опустевшим магазином вхолостую щёлкнувший бойком. Я начал обшаривать шершавые обои дальше, и нашёл дверь, на которой нащупал ручку. Дёрнул — дверь открылась, передо мной был коридор, освещённый тусклым жёлтым светом. Откуда-то появился солдат — с красной повязкой на плече и пистолетом в руке.

— Господин полковник приказал вас проводить в комнату для гостей, вы можете там подождать утра и его пробуждения. Там есть еда, вода, спиртное и сигареты! — тактично отрапортовал солдат.

— Валяй! — безразлично сказал я.

Мы молча шли по тускло освещённым пламенем свечей коридорам. Зашли в большую комнату с кожаными диванами, камином и заставленным разноцветными бутылками барным шкафом, солдат — парень лет двадцати, начал мне показывать, где что хранится. Он сказал, что является дежурным по штабу, и в его обязанности входит присмотр за гостями.

— А где Борис? — спросил я.

— Он в той же комнате, где спали вы. Он очень долго сидел в этой гостевой, прилично выпил, пока ждал окончания вашего, с товарищем полковником, разговора. Тащить его пришлось солдатам, как впрочем, и вас.

— Давай на «ты» — я не такой уж и старый! — сказал я.

Мы с ним как-то незаметно разговорились, он рассказал, что два года назад дезертировал из военной части, и в данный момент, как удалось выяснить местному хакеру, числится без вести пропавшим.

— А чего сбежал? — спросил я.

Его проблемы, такие простые, наивные и далёкие, отвлекали меня от мыслей о Маше.

— Да дедовщина там была жёсткая — пидорская. Петухом меня хотели сделать! — просто ответил он.

— Дела! — удивился я. — Раньше такого в армии не было. Пидоров в прежней армии чмырили. А теперь что, они свои порядки в армии устанавливать стали?

— Выходит, так; — согласился парень.

— А офицеры куда смотрят?

— Им пофиг, главное чтоб синяков ни на ком не было. Там вообще беспредел творился, а офицеры, они словно в другом мире живут — им до простых солдат дела не было. «Старики» развели на словах одного парня, заставив его дрочить им, через пакет, мол, «через пакет не западло!» Кого-то разводили на словах, кого-то заставляли силой. Некоторым давали «на клыка», некоторых ебли в жопу, как тёлок. За каждым «стариком» числился смазливый солдат — он был что-то на вроде «жены», и имя они ему давали женское. Таких солдат остальным запрещалось трогать, «озадачивать», «напрягать», обзывать, да и вообще, смотреть в их сторону было нельзя.

— А тебя за что опустить хотели?

— Всё началось с того, что я отказался есть из «петушиного» котла. Затем, за мной заметили, что я держусь в одиночестве. Там, в армии, все как-то группками кучкуються, у каждой такой группы есть вожак — не гласный предводитель, его фамилией, как правило, и называют группу. Вожаки физически самые сильные. Если кому-то с гражданки приходит грев — посылка то есть, — то делят её на всю группу. Если кого-нибудь из группы обидели, то назначается «сходняк», как на зоне. Если конфликт не удаётся решить старшим групп, тогда начинаются стихийные драки, между членами этих групп. В общем, я не состоял ни в одной группе. Таких, как я, было довольно много. Мы жили каждый сам по себе. «Старики» меня заметили, и между собой объявили мне душняк