Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [140]

— Как мы нападём на лагерь, если Шмыга будет ещё жив? — спросил Терех.

— Так! — ответил Крап, — Ему кранты уже, думаешь, они держать его будут? Мы на понт с немцами и оторванной башкой не повелись — всё, больше он им не нужен!

В лагере боевиков раздались автоматные выстрелы. Стреляли длинными очередями. К автомату присоединился пулемёт, — лениво поначалу, затем всё ускоряя темп, словно пробуждаясь от сна, — застрочил он длинной очередью. Затем к бою присоединились ещё несколько автоматов. Бандиты, схватившись за своё оружие, повыпрыгивали из машины, и направились в сторону раздающейся стрельбы.

— Что у вас, кто стреляет? — кричал на ходу Чех в микрофон рации.

— Прикрываем дозор! — отозвалась рация.

Троица бандитов подбежала и залегла рядом с пулемётчиком, удобно устроившимся между деревьёв, в небольшой яме. Он пристально вглядывался в темноту, через бинокль ночного видения. Чех вырвал у него из рук бинокль, и жадно прижал резиновый уплотнитель к лицу. К ним ползли два человека, что-то тащившие за собой.

— Кто эти двое? — спросил Чех пулемётчика.

— Наши пацаны, те, что за лагерем следили. Они предупредили, что у них там что-то случилось, и они возвращаются. Мы увидели, как за ними кто-то бежит! Открыли огнь! Подстрелили, сучёнка! Через несколько минут, двое боевиков подтащили прострелянное пулемётными и автоматными пулями тело к уютному окопчику пулемётчика.

— Давай его к костру! — громко скомандовал Крап.

Подтащив к свету костра похожее на бесформенный мешок тело убитого, они принялись его рассматривать, и первым, что бросилось в глаза — у убитого не было головы.

— Это Шмыга! — неожиданно сказал Терех. — Век воли…! И нога перемотана…

И действительно, это был Пётр. Его тело было изрешечено пулями. Крови в нём почти не было.

— Медика ко мне! — скомандовал Чех.

Столпившиеся вокруг костра боевики, молча рассматривали тело погибшего товарища. Подбежал, слегка покачиваясь, подгоняемый пинками, Паша-Медик.

— Что тут? — спросил он, прищуривая и заслоняя глаза от яркого света костра.

— Стрельбу слыхал? — спросил Крап.

— Какую стрельбу? — удивился тот.

— Понятно! Спал как маразота последняя, пока твоего кента в целлофан упаковывали!

Только сейчас Паша заметил тело, лежавшее у огня. Принесли фонари, на площадке вокруг костра стало совсем светло.

— Паша, — обратился к медику Крап, — Ты осмотри его, внимательно, и расскажи, что, как, и когда с ним произошло.

Чех тем временем инструктировал двух бойцов, уже копавших сегодня могилы.

— Не вопрос! — согласился Паша.

Крап ещё раз посмотрел на бесформенный мешок, и добавил, обращаясь к Медику, и не сводя глаз с покойника:

— Ты давай не здесь только, оттащите его вон, за машины. Здесь мы хаваем всё-таки!

Паше помогли оттащить тело погибшего в сторону.

— Выходить надо сейчас! — сказал Чех. — Пока они не свинтили!

— Если там Аскет, — сказал Егерь, — То я вообще не вкуриваю, что им там делать, в этом лагере? Ведь они подставляются вообще по-глупому!

— Может, они окопы там выкопали, и всё-таки надеются взять нас на испуг — думают, что мы срулим из леса! — предположил Крап.

— Кто за их лагерем следил? — спросил у столпившихся боевиков Чех.

— Мы! — отозвался один из бойцов.

— Что там?

— Похоже, там они. Музыка у них там играет, костёр горит — всё так, будто это туристы на отдыхе.

— Их самих видал?

— Видели — двое у костра так и сидят!

— Так, значит, скорее всего, в окопах зашкерились, и ждут, пока мы свинтим! — рассуждал Чех. — А вы сами чего оттуда свинтили?

— Этого увидели! Шмыгу, — неуверенно сказал другой боец, — Он шёл к нам от леса.

— И чего вы, стрелять сразу в своего «друга» начали?

— Нет! Он это… того… без головы шёл! — тихо добавил боец.

— Как без головы? — вмешался Крап, — Вы что, тоже под колёсами, плющит, да?

— Нет, мы и не бухали сегодня! Я его увидел, издалека, он медленно, но уверенно шёл прямо к нам! Что это Шмыга речи не было — зомби вылитый, как в кино! Мы подождали, пока он подойдёт поближе, чтоб рассмотреть, и точно, оказалось, что он без бошки топает! Тут мы и решили двигать к дому!

Подошёл притихший Паша.

— Что у тебя! — раздражённо бросил Чех.

— У него звезда советская выжжена во всю спину, — медленно проговорил тот. — Все кости переломаны так, будто он упал с десятого этажа. Голову ему оторвали — не отрезали, часа три назад; — мрачно добавил Медик.

— Всё? — с некоторым нетерпением спросил Чех.

— Он был живой, когда ему голову отрывали;

— Ты, дружище, часом сам не балуешься дурью? — с подозрением спросил Крап.

— Да идите, сами посмотрите! — срываясь на крик, предложил Медик.

Крап, вместе с Медиком, пошли осматривать тело погибшего. Через несколько минут вернулся задумчивый «бугор»:

— Всё в цвет Паша сказал; — подтвердил он.

— Готовим машины, мне уже начинает надоедать эта муть! — приказал Чех.

* * *

Мишин сидел, прикованный наручниками, тело его трясло от сильного озноба. Он думал о том, что если ушедший спать Шкас вернётся завтра, после наезда на поисковиков — то ему, курсанту, лучше удушится, чтоб не дожидаться выполнения бандитом своих обещаний! «Лучше бы я рот не открывал, тогда, в патрульной машине, — думал он. — Сейчас бы готовился к сдаче наряда, и утром был бы уже дома! Зарплата через три дня — получил бы, принёс бы деньги домой, обрадовал бы мамку, купил бы ей цветов — ведь ей так давно никто не дарил цветы! Что делать?» — одна мысль была у него в голове, отзывавшаяся гулкими ударами биения сердца в висках. Темнело. За ним никто не наблюдал, лишь двое бандитов, в машине напротив, о чём-то еле слышно разговаривали. Обод наручника сильно сжимал запястье — кисть онемела, и почти не чувствовалась. Обод был твёрдым, с больно впивающимися в запястье краями. «А если, перерезать этим браслетом себе руку? — пришла в голову неожиданная мысль, — Прорвать гранью стального обруча себе запястье!? Я умру, от потери крови, но не доставлю этим сукам удовольствие!» Курсант слегка натянул руку, острые края браслета ещё сильнее врезались в запястье. Рука почти не чувствовала боли, толи из-за оттока крови, толи из-за общего истощения. Он дёрнул руку ещё раз — и услышал слабый хруст. Хрустело железо. Мишин внимательно присмотрелся к защитной раме. Сама рама была сделанная из трёх частей: две боковые — защищающие фары и крылья машины; и одна — главная, посередине, защищающая радиатор, и держащая боковины. Толстые трубы скреплялись сваркой. В той боковине, за которую был прикован курсант, сварной шов был треснут. Он натянул руку ещё раз, наблюдая, — стараясь не заслонять слабый свет от костра, — за поведением шва. Тот чуть заметно расширился. Курсант, перехватив толстую трубу свободной рукою, потихоньку, чтоб не быть замеченным бандитами в машине, принялся расшатывать деформированную конструкцию, реагирующую на его действия лёгким потрескиванием. Через полчаса неимоверных, для ослабленного организма, усилий, часть «кенгурятника» начала заметно отходить от основной конструкции. Сделать трещину, и продеть через неё душку браслета не получалось, конструкция была замкнутой! «Бежать придётся вместе с чужим имуществом!» — пришла в опьянённую надеждой голову, озорная мысль. Курсант долго качал проклятую трубу, может час, а может два — уже не особо таясь, с тупой безнадёжностью он претворял свой план побега в жизнь, словно запрограммированная машина, не ведущая страха. Наконец, шов лопнул, и он еле удержал внезапную тяжесть, упавшую вместе с оторванной деталью, на его руку. «Как мне с этим бежать? — про себя думал он, — Ладно, пусть и с гирей, зато на свободе! Свобода!» — он повторил несколько раз это слово про себя, и ощутил его цену, его вкус. Раньше он никогда не задумывался над тем, что его, молодого парня, по сути, никто не держит, и он волен поступать в жизни так, как считает нужным! Как оказалось — эта возможность дорогого стоит! Но в его жизни всё сложилось так, что он не пользовался своей свободой, будто бы выполняя чью-то волю, катился по рельсам жизни, без особого желания свернуть куда-либо. Если всё так — то сейчас, вот в этот самый момент, он подъезжает к стрелке, разветвляющей рельсы его жизни на две колеи. И он эту стрелку не упустит, поскольку прямая дорога, по которой он беззаботно катился всю свою жизнь, ведёт в тупик! Раздалась автоматная стрельба, к которой присоединился раскатистый грохот пулемётных выстрелов. «Бугры» выпрыгнули из машины, даже не глянув в сторону своего пленника, и помчались на звуки выстрелов. Долго не думая, курсант приподнял тяжёлую «дужку», накинул её на плечо, и побежал в сторону реки. Будучи пленённым, он слышал обрывки слов бандитов, через заднее окно «УАЗа» он видел, куда, и откуда, его везут. Подбежав к издали журчащей реке, он остановился, упал на колени, прямо в воду, в мягкий и холодный песок речного дна, и принялся жадно пить, втягивая ледяную воду растрескавшимися губами. Он жадно пил воду ртом, захлёбывался — вода вместе с воздухом попадала в лёгкие, — отплёвывался, и пил вновь. Вода была необычайно вкусной, вкуснее всех напитков, которые он перепробовал за всю свою жизнь! Вот так — тужиться человечество испокон веков, пытается придумать что-то новое, пытаясь обойти саму Природу, придумать лучшую альтернативу естественному, — и ничего у него, у человечества, не входит. Вкуса воды люди не чувствуют, потому, что привыкли к нему за много лет — и все считают воду эталоном пресного вкуса. Но стоит заменить её каким-нибудь соком, например, — и целый год пить лишь его, то необычайный вкус воды проявится, причём, у воды из разных источников он будет разным и совершенно неповторимым. Мишин встал, коротко оглянулся на покинутый им лагерь — его слегка пошатывало после «водопоя». Прикинув, куда бежать, и наметив про себя курс, он решил перейти реку, и бежать по лесу вдоль неё, ориентируясь на журчание воды. Так его будет труднее всего поймать. Если он услышит за собой погоню — то тот час же сиганёт вглубь леса. А там — будь что будет, но назад, к проклятому Шкасу, он не вернется ни за что на свете!