Бумеранг судьбы - [90]

Она кладет подбородок на колени. Смотрит на море, а ветер играет с ее волосами. Она вдруг кажется мне такой молодой. Потом она говорит тихо:

– Знаешь, Антуан, я ведь всюду искала тогда эту записку. Пока отец мертвый лежал там и вся кухня была забрызгана его кровью и мозгами, я рыдала, выла, все тело у меня тряслось но я все искала и искала. Перерыла все от пола до потолка перетрясла каждую вещь в этой чертовой квартире, облазила сад и гараж, думая о матери, которая скоро должна была вернуться с работы – она работала у нотариуса. Нужно было найти записку до ее прихода. Но я ничего не нашла. Ни единого слова прощания. И это чудовищное «почему» стучало в мозгу, сводя меня с ума. Был ли он несчастлив? Чего мы не заметили? Неужели мы могли быть так слепы – и мать, и сестра, и я? Что, если я что-то упустила? Если бы я пораньше вернулась из школы? А если бы совсем не пошла в тот день в школу? Наложил бы он на себя руки? Или и сегодня был бы жив?

Я понимаю, к чему она ведет. Она продолжает более спокойным голосом, но в ней еще угадывается трогательная вибрация боли.

– Мой отец был спокойным и сдержанным, как ты, и куда более молчаливым, чем мать. Его звали Мишель. Я на него похожа. Особенно глаза. Он не выглядел подавленным, не напивался, не болел, занимался спортом, любил читать. Все книги, которые ты у меня видел, – это его книги. Он восхищался Шатобрианом и Роменом Гари, любил природу, Вандею, море. Всегда был уравновешенным и казался вполне счастливым. В тот день, когда я нашла его мертвым, на нем был его самый нарядный костюм – серый, который он надевал в праздничные дни – на Рождество, на Новый год. Еще на нем был галстук и самые красивые черные туфли. Это был не будничный наряд. Отец работал в книжном магазине и обычно носил вельветовые брюки и пуловеры. Он сидел за столом… ну, когда пустил себе пулю в лоб. Я подумала, что записка может лежать под телом, потому что он упал вперед, но не решилась к нему прикоснуться. В то время я боялась трупов. Сейчас – другое дело. Но когда тело убрали, под ним ничего не оказалось. Ничего. И тогда я решила, что прощальная записка придет по почте, что отец мог отправить ее по почте до самоубийства, но ничего не пришло и по почте. И только в самом начале моей работы, когда ко мне доставили моего первого самоубийцу, я, сама того не ожидая, почувствовала, что боль понемногу уходит. Со дня смерти моего отца прошло уже больше десяти лет. Я видела отражение своего страдания и отчаяния в глазах родственников самоубийц, с которыми мне приходилось разговаривать. Я слушала их истории, делила с ними боль, иногда даже плакала вместе с ними. Многие рассказывали мне, почему человек на такое решился, многие знали. Безответная любовь, болезнь, отчаяние, тревога, страх – причины были самые разные. И вот однажды, когда я работала с телом мужчины, который был сверстником отца, – он наложил на себя руки, не выдержав напряжения на работе, – я вдруг кое-что поняла. Этот человек мертв, как и мой отец. Его семья знает, почему он это сделал, а моя семья – нет. Но какая в сущности разница? Они оба мертвы, какой бы ни была причина их ухода. Нет больше человека, а есть труп, который осталось только забальзамировать, положить в гроб и зарыть в землю. Будут молитвы и будет время траура… Знание причины не вернет мне отца и не облегчит боль утраты. Знание никому еще не помогло легче пережить смерть близкого человека.

Крошечная слеза дрожит на ее ресницах. Я вытираю ее большим пальцем.

– Ты чудесная женщина, Анжель Руватье.

– Вот только, пожалуйста, не надо со мной миндальничать, – предупреждает она. – Я терпеть этого не могу. Поехали, уже поздно.

Она встает, направляется к своему мотоциклу. Я смотрю, как она надевает шлем, перчатки и одним резким движением заводит двигатель. Солнце зашло, и становится холодно.

Глава 54

Мы молча бок о бок готовим ужин: овощной суп (лук-порей, морковь, картофель), лимон, чабрец из сада, жареная курица с рисом басмати и яблочный крамбл. И ко всему этому – бутылочка прохладного шабли. Этот дом кажется мне таким теплым, таким гостеприимным… Я начинаю понимать, каким счастливым ощущаю себя в его спокойной, простой, буколической атмосфере. Никогда бы не подумал, что такой горожанин, как я, может прийти в восторг от сельской простоты. Интересно, смог бы я жить здесь с Анжель? В наши дни со всеми этими компьютерами, Интернетом, мобильными телефонами и скоростными поездами это вполне возможно. Я думаю о том, что сулит мне будущее. Рабани готов предложить мне прибыльный контракт, согласно которому я передам ему право использовать технологию, придуманную и воплощенную мной при создании собора Духа. Скоро я буду работать с ним и Паримбером над весьма амбициозным проектом европейского уровня, который принесет мне немалые деньги. И ничто не помешает мне руководить процессом отсюда. Все дело в том, смогу ли я все правильно организовать.

Но захочет ли Анжель, чтобы я жил с ней? Я уже слышу ее ответ. «Я не из тех, кто стремится выйти замуж. Мне не очень нравится семейная жизнь. Я не ревнива». Может, секрет очарования Анжель в том и заключается, что я знаю, что никогда не буду обладать ею безраздельно. Я могу сколько угодно заниматься с ней любовью, ей со мной хорошо, я это знаю, могу доверить ей свои мысли – я точно знаю, что мой рассказ о матери глубоко взволновал ее, но она не захочет жить со мной. Она как кошка из киплинговских сказок, гуляющая сама по себе. Кошка, которая идет по жизни в одиночестве.