Бумажный дворец - [91]

Сегодня утром, когда я ставлю метлу на место между холодильником и стеной кладовки, она соскальзывает и падает в затянутый паутиной проем за холодильником. Я вздыхаю, зная, что мне не остается ничего иного, как лезть за ней в полную пауков темноту. Мама всегда убирается на даче перед нашим приездом, но только в тех местах, которые хорошо видно. Вчера, когда мы приехали сюда на лето, первым, что заметила Мэдди, было огромное мышиное гнездо на балке над полками в кладовке.

– Я притворяюсь, что не замечаю, – случайно услышала я, как она говорит Мэдди, когда проходила мимо двери, таща из машины сумки с одеждой. – Все самое неприятное я оставляю твоей маме.

– Я тебя слышу, – сказала я.

– В кувшинках поселилось семейство ондатр, – продолжила она разговаривать с Мэдди, не обращая на меня внимания. – Они очень милые, трое малышей плавают за мамой каждое утро. Было четверо, но я как-то заметила тушку одного в воде, когда каталась на каноэ. Он был похож на мохнатое бревнышко. Трупное окоченение.

– Очень мило, мам. Спасибо, что рассказываешь это моей дочери, – бросаю я через плечо.

– Вы собираетесь поселиться здесь навсегда? Никогда не видела столько вещей.

Я останавливаюсь в конце тропы и стою, глядя на пруд, на яркое июньское небо. Идеальный день, чтобы искупаться.

– Невыносимо счастлива быть здесь, – говорю я сама себе.

Но сегодня серое небо затянуто тучами, слишком холодно для купания. Оставив метлу там, куда она упала, я иду по тропе к себе в домик и роюсь в сумке в поисках кроссовок и спортивного топа. Одежда Питера валяется кучей на полу, там, где он сбросил ее вчера вечером. Я вешаю его белую хлопковую рубашку на крючок, складываю потрепанные штаны и оставляю их на спинке стула.

Питер позади меня шевельнулся.

– Еще рано, – шепчу я. – Спи дальше.

Он поворачивается и улыбается мне, взлохмаченный, с мятой после подушки щекой.

– Уютно, – говорит он. Он выглядит таким милым, совсем как маленький мальчик.

– Скоро вернусь. – Я целую его в веки, вдыхая знакомый запах соли и сигарет.

– Я приготовлю завтрак, – бормочет он.

Я отправляюсь на пробежку, стараясь не споткнуться о корень и не попасть ногой в ямы в земле, оставшиеся после зимы. Сначала бегу по крутой дороге, ведущей к нашему дому, потом сворачиваю на грязный проселок, огибающий пруд и заканчивающийся у моря. В лесу тихо, ни души. Большинство домов еще не открылось на лето. Июнь бывает сырым, дождливым. Свежий утренний воздух как холодная вода в лицо. С каждым ударом ноги по песку я чувствую, как мое тело пробуждается, словно я возвращаюсь к жизни после зимней спячки, вынюхивая пчел в клевере и выискивая подходящее дерево, чтобы почесаться.

Приближаясь к океану, я бегу быстрее, желая скорее увидеть, как густой лес сменится низенькими кустиками и зарослями клюквы, увидеть море. За последним поворотом дороги я, к своему удивлению, замечаю Джонаса, который сидит на валуне с болтающимся на шее биноклем.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, тяжело дыша, когда подбегаю к нему. – Ты же сказал, что не приедешь до следующей недели. – Я сажусь рядом с ним.

– Собрались в последнюю минуту. В городе стопроцентная влажность, воняет потными подмышками, и тут кондиционер в лофте решил сломаться.

– Да ладно тебе. Признайся – ты просто скучал по мне, – смеюсь я.

Джонас улыбается.

– Ну, и это тоже. В городе почти невозможно нормально увидеться. Мы все куда-то бежим. А потом внезапно наступает лето. Слава богу. Дети рады, что приехали?

– Едва ли. Мы тут всего день, а они уже жалуются из-за отсутствия вай-фая. Питер грозится отдать их в военное училище.

– Он надолго?

– На две недели. А потом опять будет мотаться туда-сюда по выходным. Ты на пляж или с пляжа?

– С пляжа. Ходил проверить гнездовья куликов.

– И как?

– Гнездятся.

– Опять забор?

Он кивает.

– Огородили полпляжа.

– Ненавижу гребаных куликов.

– Ты ненавидишь всех, кто не понимает, что это ты владеешь Бэквудом, – говорит Джонас.

– Да просто бред какой-то. В газетах пишут, что популяция куликов, наоборот, уменьшилась с тех пор, как пляж стали огораживать для их охраны.

Джонас кивает.

– Возможно, человеческий запах отпугивал койотов от яиц.

– А как у тебя дела? Как Джина?

Джонас колеблется, прежде чем ответить, всего долю мгновения, но я замечаю.

– В восторге оттого, что приехала. И уже пытается избегать мою мать. Отправилась поплавать под парусом, пока я еще спал. Вывела лодку в море, чтобы проверить оснастку.

– Плавание под парусом. – Даже спустя столько лет это словосочетание застревает у меня во рту, словно я говорю на щелкающем языке намибийцев.

– Плавание под парусом, – повторяет Джонас.

Слова повисают в воздухе, как падающий камень. Как и всегда, я чувствую, как между нами проступает нечто нежное, ужасное, постыдное и печальное.

– Она хочет купить моторку. Я за.

– Джек будет вне себя от восторга, если она это сделает. – Мой жизнерадостный голос звучит фальшиво, я знаю, что Джонас тоже это слышит. Но мы ведем себя так уже много лет. Тащим за собой наше прошлое, словно груз, все еще прикованные к нему, но оно волочится достаточно далеко, чтобы мы не видели его, чтобы нам не приходилось открыто признавать, кем мы были друг для друга когда-то.