Бумажный дворец - [50]

Азиат церемонно кланяется мне, прижав руки к бокам, после чего сует голову мне между ног и смотрит в мою вагину.

– Интересно, – говорит он. – Девственная плева еще цела.

– Да, – отвечает доктор. – Будет немного холодно.

15

1982 год. Ноябрь, Нью-Йорк

Вода хлещет по окнам. Моя комната кажется запечатанной гробницей. Я зевая сажусь на постели и смотрю вниз во внутренний дворик. Дождевая вода собралась посередине, образовав квадратное озеро. На его поверхности плавает одноразовый стаканчик, за которым, как хвост медузы, тянется обрывок пленки. Я тянусь к часам. Сегодня на первом уроке контрольная по истории, и я поставила будильник на 06:00, чтобы успеть повторить. Сейчас 07:45. Я понимаю, что проспала, и меня захлестывает паника. Я начинаю бегать по комнате, бросая вещи в рюкзак и вслух проверяю себя: борьба против акта о гербовом сборе, «нет налогам без представительства», «выстрелы, услышанные во всем мире». Я поспешно натягиваю брошенную вчера на пол одежду и уже почти выбегаю за дверь квартиры, когда вспоминаю о своих противозачаточных. Несусь обратно в комнату, лезу глубоко в шкаф, хватаю овальный контейнер телесного цвета, спрятанный в старом коньке, и проглатываю «вторник».

На той неделе, когда я начала принимать противозачаточные, Конрад перестал ходить ко мне в комнату по ночам. Сначала я подумала, что это совпадение. Через шесть дней после моего похода в клинику Конрад уехал в Мемфис, чтобы провести летние каникулы с матерью и чудаковатой Розмари, которую я не видела три года и которая вполне могла уже стать невестой Христовой. В первые несколько недель после его возвращения я лежала по ночам в постели, заставляя себя не спать, в ожидании, когда скрипнут половицы, зашуршит его одежда, расстегнется молния. Но ничего не происходило. Я как будто приняла волшебную таблетку.

Конрад вернулся домой из Мемфиса другим. Счастливым. Поездка прошла очень удачно. Его мама пригласила его приехать снова в июне и остаться на все лето.

– Мы поедем на машине в Нью-Мексико, в гости к дяде, – рассказывал он нам за ужином. – Розмари посчитала, что от Мемфиса до Санта-Фе ровно девятьсот девяносто девять миль. Мы поедем окружной дорогой, поэтому получится ровно тысяча.

– Круто, – сказал Лео. – Ты имеешь в виду дядю Джеффа?

– Да.

– Он все еще женат на стюардессе?

– Линда.

– Точно. С большой копной на голове.

– Они разошлись, – уточнил Конрад.

– Твоя мать ее всегда терпеть не могла. Говорила, что она охотница за деньгами. Но если это и так, то она явно облажалась, раз вышла замуж за ортопеда. – Лео шлепнул себе в тарелку большую ложку картофельного пюре. – Никто не передаст масло?

Конрад даже выглядел по-другому. Перестал застегивать верхнюю пуговицу рубашки под самым кадыком – из-за чего раньше выглядел, как серийный убийца, – и наконец стал пользоваться шампунем от перхоти, который мама специально держит в ванной. Попал в школьную команду по борьбе. У него даже появилась девочка, которая ему нравилась. Лесли. Десятиклассница, которая перевелась к нам в середине года.

В июне, почти перед самым отъездом Конрада в Теннесси на лето, мы с ним и Лесли пошли на «Инопланетянина». Когда мы ели попкорн, сидя в темном зале кинотеатра, и смотрели, как маленький мальчик общается с длинным пальцем, я поняла, что впервые за долгое время жизнь кажется почти нормальной.

Прошло уже больше полугода, и до сих пор никакого тихого стука в дверь, темной тени у моей кровати, произнесенных шепотом угроз. Из-за того ли, что лето, проведенное с матерью и Розмари, помогло ему осознать, каким отвратительным извращенцем он был, или из-за того, что они с Лесли постоянно тискаются, или из-за того, что гормоны, которые я принимаю, изменили мой запах, не знаю. В любом случае мои таблетки действуют.

Я пробегаю восемь кварталов до школы, капли воды скатываются с зонта, щиколотки забрызганы грязной водой из луж. Наверное, я завалю тест. Не могу вспомнить, что такого сделал Пол Ревир.

Декабрь

– А вот и ты, – улыбается мама, отодвигая тяжелый бархатный занавес и плюхаясь на складной металлический стул в освободившейся секции для альта.

– Тебе не положено сюда заходить, – говорю я.

– Замечательный был концерт, – продолжает она, как будто не слыша. – Хотя у дирижера вообще нет чувства ритма. За такие деньги школа могла бы нанять кого-нибудь более музыкального.

– Мам! – Я прожигаю ее яростным взглядом и одними губами произношу: «Замолчи!» Половина школьного оркестра еще за кулисами, убирают свои инструменты. Мистер Семпл, наш дирижер, стоит рядом, болтая с ребятами, которые играют на гобое.

– Надо с ним переговорить. Возможно, он не замечает, что сбивается с темпа.

– Если ты к нему подойдешь, я тебя убью.

Я разбираю флейту, продеваю белый платок через кончик палочки для чистки и запихиваю ее в серебряную дуду. Когда я поворачиваю флейту вертикально, из нее вытекает тонкая нитка слюны.

– И почему вы вообще выбрали Четвертый бранденбургский концерт, когда ты могла сыграть пятый? – Она достает из сумочки гигиеническую помаду и мажет губы. – В любом случае, Элинор, ты была звездой вечера. Твое соло для флейты-пикколо всегда было моим любимым местом в «Щелкунчике». Это захватывающее дух нарастание: па-а па-па-па-па па-па-па… блрумп па-а па-па-па-па блум-па-а, – поет она во весь голос.