Бумажный дворец - [48]

Проходя мимо моей комнаты, мама выключает свет. Она ненавидит тратить электричество. Я жду, когда тихо скрипнет дверь ее спальни. Лео в гостиной закрывает книгу, тянет за цепочку напольной лампы из китайского фарфора, отодвигает тяжелое деревянное кресло. Дверь в их с мамой спальню открывается, потом снова захлопывается, на этот раз решительнее.

Слышатся приглушенные голоса, желающие спокойной ночи, шум воды в ванной, тихий стук пластикового стаканчика о край фарфоровой раковины. Я считаю минуты. Слушаю, как скрипит кровать под весом Лео. Вдыхаю и выдыхаю. Слушаю, как шуршит мой хлопковый пододеяльник. Жду. Жду. Наступает тишина. Стараясь двигаться совершенно бесшумно, я слезаю с кровати и медленно поворачиваю ручку двери. Все еще тишина. Я на ощупь нахожу в кромешной темноте коридора выключатель и включаю свет. Жду. Ничего не происходит. Все заснули или слишком устали, чтобы шевелиться. Я плотно закрываю дверь, залезаю обратно в постель и закутываюсь в одеяло. Все, я сделала что могла. Всегда безопаснее, когда свет включен.

Одной октябрьской ночью, примерно через месяц после возвращения с дачи, я вынырнула из глубокого сна. Разбудил меня ветерок, обдувающий бедра. Помню, я тогда подумала, что сбросила одеяло во сне, но когда потянулась за ним, заметила, что моя ночнушка задралась до самой шеи, обнажив ноги, живот и грудь. И мои трусы были все мокрые. Месячные начались рано. Я вытерла руку о ночнушку и уже собралась идти в ванную, когда обратила внимание, что на том месте, где я вытерла руку, нет темного пятна, нет крови. Я в замешательстве поднесла руку к носу. От нее шел незнакомый мне сильный запах. Какой-то горький, склизкий. И тут я заметила, как что-то шевелится в шкафу. Там кто-то был, прятался в тенях, в темной пустоте. Мне не было видно лица, зато виден был пенис, мясистая белизна на черном фоне, все еще возбужденный. Прятавшийся в шкафу человек сжимал его, на головке блестели последние капли спермы. Я в ужасе застыла. Боялась даже дышать. За последние три месяца в городе нашли четырех женщин, изнасилованных и задушенных, и убийцу до сих пор не поймали. Последней жертве было всего восемнадцать. Ее нашли в реке, голую, со связанными за спиной руками. Я медленно, осторожно легла обратно. Может быть, если он подумает, что я ничего не видела, то уйдет, не причинив мне вреда. Я плотно закрыла глаза и стала молиться. Пожалуйста, уходи. Уходи отсюда. Я не буду кричать. Я никому не скажу. У себя в голове я кричала так громко, что тишина звенела от крика, от едва сдерживаемого ужаса. Минуты ползли. Наконец послышалось шевеление. Дверь моей комнаты распахнулась. Я позволила себе приоткрыть глаза на маленькую щелочку, чтобы убедиться, что маньяк ушел. И в тот момент, когда дверь закрывалась, Конрад обернулся.

Февраль

Я слышу, как тихонько скрипит половица за дверью.

– Элла? – шепотом окликает меня Конрад, чтобы проверить, что я не проснулась. – Элла, ты спишь?

Он открывает дверь и останавливается в темноте у моей кровати. Через несколько секунд наклоняется, задирает мне ночнушку выше бедер, расстегивает штаны и принимается себя трогать. С мягким протяжным звуком. Потом тихо ложится на кровать. Сглатывает. Не осмеливается шевельнуться. Я должна притворяться крепко спящей. Конрад думает, что я понятия не имею, что он заходит ко мне в комнату по ночам. Смотрит на меня. Мастурбирует. Ему кажется, что я сплю беспробудным сном, совершенно не осознавая, что он делает. Как будто выпила сильнодействующее снотворное. И он никогда не должен узнать. Пока он думает, что его ночные визиты – это только его тайна, я могу вести себя нормально, сидеть рядом с ним за ужином, ходить мимо его комнаты в ванную. Потому что для меня как будто ничего не случилось. Может быть, если бы в ту первую ночь я не была парализована от ужаса, я бы заорала. Но тогда все выплыло бы наружу – грязь, унижение. Когда я проснулась той ночью, он уже надрочил прямо на меня, мне на трусы. Я видел кончик его пениса. Этого уже не исправить, даже криком. У всех моих родных останется в голове эта мерзкая картинка. Я буду навсегда запятнана – объект жалости. Поэтому я лучше буду нести бремя его стыда, чем доносить на него.

Я знаю, что мое молчание его защищает. Но еще оно защищает меня: Конрад до смерти боится, что его застукают, что отец узнает и отвергнет его навсегда. У меня есть хотя бы эта власть. Когда он придвигается слишком близко, я делаю вид, что просыпаюсь, и он отползает, чтобы его не обнаружили. Обратно в свою крысиную нору. Я в безопасности. Мне просто нельзя засыпать.

Март

Лео с Конрадом ругаются.

– Черт подери! – орет Лео. – Меня это уже достало, достало!.. – Я слышу грохот его кулака об стену. – Позорище! – вопит Лео. – Ты понимаешь? Понимаешь?

– Пап, пожалуйста.

– Уберись в комнате! – снова слышится грохот.

Я только что вернулась домой от девочки, с которой сижу, когда ее родителей нет дома, я подрабатываю, и мне отчаянно нужно в туалет. Я заглядываю в коридор. Дверь в комнату Конрада широко открыта. Он сгорит от стыда, если узнает, что я все слышала, но чтобы попасть в туалет, мне нужно пройти мимо его комнаты. Я кладу вещи, вешаю жилет на крючок и на цыпочках иду по коридору, надеясь остаться незамеченной.