Бумажные войны. Военная фантастика, 1871–1941 - [3]
«Народы Европы, защищайте свои святые сокровища» — работа Г. Кнакфусса (1895), выполненная по эскизу Вильгельма II, которая вскоре стала известна как «Желтая опасность» или «Гроза с Востока». Копии ее германский кайзер рассылал европейским монархам.
Первого мая 1976 года их самолеты начинают сбрасывать «странные, безобидные на вид снаряды, трубочки из хрупкого стекла, которые разбивались на тысячи осколков, падая на улицы и крыши» (269). Эта атака — начало запланированной программы бактериологической войны:
Все лето и осень 1976 года Китай представлял собой чудовищный ад… Нигде нельзя было спастись от микроскопических снарядов, проникавших и в самые надежные убежища. Сотни миллионов трупов оставались непогребенными, микробы же только размножались; вдобавок, миллионы ежедневно умирали от голода. Голод, к тому же, ослаблял жертв и уничтожал их естественную сопротивляемость эпидемии. Людоедство, убийства и безумие воцарились повсюду. Так погиб Китай[5].
Подобные радикальные фантазии проистекали из непрестанного диалога между западной культурой и громадной мощью новых индустриальных обществ, все увеличивавшейся с 1764 года, когда в Глазго Джеймсу Уатту впервые пришла в голову идея изолированной камеры для конденсации пара. Сто лет спустя на сцену вышел Жюль Верн, первый великий научный фантаст, и достижения Немо, Ро-бура и балтиморского Пушечного клуба раскрыли наиболее плодотворные аспекты применения новых технологий. Позднее, в Пятистах миллионах бегумы (Les 500 Millions de la Begum, 1874), Жюль Верн обратился к моральной стороне использования научных знаний. Его Франсевиль — идеальный город, устремленный к миру, счастью своих граждан и благу всего человечества; Штальштадт — темная противоположность, обиталище доктора Щульце и его сверхпушки, город тоталитарный, регламентированный и нацеленный на завоевание мира. Негласный вывод состоит в том, что, располагая достаточными средствами, любой — любая страна, любая группировка, любая раса — может овладеть планетой Земля. Никто не выразил это лучше Г. Дж. Уэллса в наиболее выразительном и впечатляющем из всех произведений о грядущих войнах, Войне миров (1898). В своем классическом романе Уэллс изначально ввел идею высшей силы, какую испытали на себе тасманийцы: «Жители Тасмании… были уничтожены до последнего за пятьдесят лет истребительной войны, затеянной иммигрантами из Европы». Когда на пустоши между Хорселлом и Уокингом приземляются марсианские цилиндры, ружья и артиллерийские орудия англичан оказываются такими же бесполезными, как деревянные дубинки тасманийцев. Сверхоружие марсиан, их огневая мощь и мобильность, которым позавидовал бы любой генерал, служили предупреждением: наука может до неузнаваемости изменить военное дело.
По мере все ускоряющегося развития современных вооружений, Уэллс продолжал разрабатывать военную тему, однако вернулся из межпланетных пространств на Землю. В Сухопутных броненосцах (The Land Ironclads, 1903) он рассмотрел технологические новинки на поле боя, в Войне в воздухе (1908) обратился к тотальной войне в земной обстановке, описывая уничтожение Нью-Йорка и разрушение всей человеческой цивилизации в ближайшем будущем, когда «от великих наций и империй остались лишь одни названия». Наконец, в Освобожденном мире (1914) он дал образчик самого проницательного предвидения футурологической литературы, изобразив атомную войну. Размышляя об абсолютном оружии, он пришел к выводу, что невероятная разрушительная сила атомной бомбы (именно Уэллс изобрел этот термин) навсегда покончит с войнами и приведет человечество к «жаркому солнцу преображенного мира».
Рассуждения об оружии будущего предоставляли немало материала и для параллельной серии более конвенциональных произведений на тему «какой станет грядущая морская война?» Это была прямая и непосредственная военная фантастика — сплошные сражения, никакой политики, ибо действие почти полностью вращалось вокруг операций военных судов. Такие сочинения отвечали на серьезные вопросы, вызванные появлением броненосцев, оснащением кораблей носовым тараном, развитием эсминцев и подводных лодок. Распространенность подобного рода произведений также зависела от национальных интересов. Господствовали в этой области англичане, по той простой причине, что Королевский флот являлся для Англии первой линией обороны[6]. Бросалось в глаза отсутствие немецких писателей. Им было не о чем писать: новый Рейх начал развивать программу строительства флота лишь после принятия военно-морского закона 1898 г. Французы больше интересовались и больше писали о своей сухопутной армии. По другую сторону Атлантики, как показал в War Stars (22–33) Брюс Франклин, американские пропагандисты сочиняли трактаты о военной готовности и настаивали на необходимости создания мощного военно-морского флота, каким в 1880-е годы Соединенные Штаты не располагали.
Один из лучших примеров этой беллетристики «ожиданий» — сочинение члена британского парламента (позднее секретаря Адмиралтейства) Хью Арнольда-Форстера Корабельная башня: История современной войны броненосцев
