Булочник и Весна - [50]

– Да чего тут верить! Врёт он! – гаркнул Коля. – Аквапарк ему, как же! Земля-то заповедная! Вон, монастырь под боком. На такой земле запрещёно строить, что я, не знаю! Думает, дурачков нашёл, и давай заливать!

– Друзья мои, погодите, я вот что могу по этому поводу… – примирительно заговорил Тузин, но Петя уже встал со своего места и, дёрнув из руки хозяина подсвечник, склонился над смельчаком.

– Ты чего буянишь, сельский житель? – тихо спросил он Колю.

– А того! – решительно отозвался тот и, поднявшись, согнул руки в локтях. – Думаешь, раз москвич на тачке, так и заливать будешь – а мы и уши развесили? Босс у него с аквапарком! Трепло ты!

– Ну тогда я тебе по-другому напророчу, – сказал Петя, сжимая в правой руке подсвечник, как букет. – Ты ещё пахать к Пажкову наймёшься. Будешь ему площадочку ровнять под комплекс. И умолять будешь, чтоб за пьянку не уволили. И я, брат, может, за тебя тогда заступлюсь. А может, и нет! – Тут резким жестом он приставил свечи к Колиному липу, мелькнули ослеплённые светом глаза, и наш хрупкий мир сорвался в тартарары.

Грохот мебели в мгновение ока порубил и смешал картину мира. Сквозь хриплый собачий лай прорывались вопли: «Господа, уймитесь!» – «Шторы! Тушите шторы!» – «Тузик, фу!» – «Ах, чёрт вас дери! У меня тут сплошной антиквариат!»

Я повис на Петиных плечах, но он высвободился и рванул в прихожую, куда Тузин оттаскивал Колю. Крик, гром, свечной дымок – всё это единым комом покатилось в коридор и, наткнувшись на дверь, выпало в жидкий снег.

Я наспех помог Ирине поднять обрушенные свечи – одна успела подпалить занавеску – и, схватив Петину куртку, вылетел в сад, но зачинщиков уже не было видно. Остались только ели и яблони, обёрнутые колышущейся снежной холстиной.

Прислушавшись, я разобрал за воем бури отдалённые вопли. То ли Коля гнался за Петей, то ли Петя за Колей, то ли оба драпали от былинного чудища.

– Ну что, догоним? – спросил Тузин, запахивая раздуваемую ветром шинель.

Пока мы шли к калитке, крик перетёк в более или менее мирную Колину брань, перемежаемую укоризненным голосом Пети.

– Ну вот, – сказал Тузин, замедляя ход. – Всё мне разнесли и помирились!

Постояв, он махнул рукой и направился к дому. С крыльца, ожидая его, выглядывали перепуганные Ирина с Мишей.

Когда с Петиной курткой в охапке я подходил к своему участку, из гущи снега, вихрем крутившегося в рябинах и липах, меня окликнули.

Я обернулся: Петя, натянув рукава свитера до пальцев, отдыхал от битв на Колиной лавочке.

– Давай сюда! – крикнул он и махнул включённым мобильником.

– А где Коля? – спросил я, пробираясь к нему по снежной слякоти.

– Ушёл в партизаны. Будет бить захватчиков, пока не побьёт. Это ведь не я его взбесил – ему землю жалко. Курточку-то мою отдай, замёрзну!

На холме было до того сыро и холодно, что зябла душа. Снег уже не таял так быстро, как вначале, а собирался у ног влажной тряпкой.

Я кинул ему куртку. Петя радостно в неё упаковался и полез в карман за сигаретами.

– Видал я всякое, – сказал он, выходя на дорогу и оглядываясь на свечные огни тузинской дачи. – Столько жизни извёл, чтобы было в сердце побольше перца! А у вас тут задаром – такой космодром! Жалко, Ирине всего не досказал. Заробел – представляешь? – прибавил он, чуть улыбнувшись.

– Петь, какая робость, о чём ты! Ты ж хамил напропалую. Просто внаглую отбивал чужую жену! – произнёс я с внезапной ненавистью.

– Эта женщина в странной одежде, безо всякого маникюра, наивная… – лирически продолжал Петя, словно и не заметив мою злость.

– Это ты при свечах разглядел, что без маникюра? – перебил я.

– Разглядел, да – сказал он, кивнув. – Так вот, она мне понравилась, потому что красива необманно. Такую красоту в салонах не наведёшь. Куда ни плюнь, всюду глазки в щёточках, лобик полированный, а эта – прямо живая… – Он умолк, закуривая. – Хочешь?

Я любил Петины сигареты. Они были крепче моих.

– А тебе-то как моё гадание? Я вроде никого не обидел. Всем отвалил алых парусов.

– От балды отваливал?

– Да нет… – Он затянулся и посмотрел в метельную жуть долины. – Не от балды. Режиссёра вашего не хороните. Есть в нём огонёк. Просто долго болел идеализмом. Ничего, вгрызётся потихонечку, а потом вдруг – бац! И вырулил! И повезло! Жена, конечно, побоку… – Петя замолчал. В осанке его появилась усталость. – Про тебя тоже не врал, сказал, что думаю. И про Колю вашего не врал. Колян вообще хорош! – Петя глянул на меня и улыбнулся с душой. – Ах, хорош! Или сам кого-нибудь зарежет, или его зарежут, или совершит подвиг милосердия. Я после боя сказал с ним пару слов – он у вас как вчера родился! И сигареты у него – такая отрава! Я чуть не сдох, мои-то в куртке были…

Я слушал его поэтический монолог и надеялся: может, наша деревня таким нестандартным методом вынимает из Петиной души пулю Сержа?

– А вообще-то, брат, всё у вас будет хорошо, – задушевно резюмировал он. – Преодолеете соблазны. Вас всех накормят одной неразменной булкой. Будете таскать из колодца воду – глядь, а там вино! Блаженны нищие и далее по тексту. А за Ирину ты не сердись. Это очень видно со стороны – как вы её тут закопали, притоптали и креста не поставили.