Булочник и Весна - [45]

– Где пожить-то? В сарае? – зло глянул Петя. Его всклокоченные волосы колыхнулись под ветром, как чёрный костёр. – Думаешь, стоит рискнуть?

– Рискни, Петрович! Купим водки-селёдки. Приглашаю от всего сердца!

– А я не против! Такого экотуризма у меня ещё не было! – сказал он и, отшвырнув сигарету, дёрнул дверцу моей машины. – Погнали!

Я был рад, что он согласился. Неперевёрнутый столик и сэкономленный мордобой угнетали Петю – его натура требовала отгулять и отстрелять, что наболело. Бросать его в таком настроении одного было опасно. Старая Весна казалась мне лучшим местом, где он мог бы, не проливая крови, подлечить свою зашибленную гордость.

23 Разгром при свечах

Мокрый снег, мчащийся параллельно земле, и штормовое предупреждение, услышанное нами по радио, были лучшим подспорьем в деле спасения Пети. Он обожал всяческую чёртову погоду, видя в ней свой портрет. Мы ехали весело, хотя и не быстро – фары не расчищали мглу. «Ты чего еле тащишься? Боишься нераскаянной смерти? – издевался он. – Ну и зря! У меня там своих – вагон! Ты прикинь, я скольких переиграл! Кто-нибудь да заступится!»

Наконец под колёсами стукнул мост через речку Бедняжку. Мы вылетели из лесного коридора на круговерть обдуваемых снегом полей. Я на ощупь свернул к холму и через пару минут понял, что Старой Весны нет. Ни фонаря на улице, ни огня в домах. Разбомбили нас, что ли? Слава богу, фары нашарили забор. Я вылез в слякоть и, оглядевшись, сообразил: в деревне нет электричества!

Мне уже захотелось сесть за руль и развернуться, как вдруг на холме, со стороны тузинской дачи, порхнул огонёк. Гигантский светляк зашатался в метели.

– Костя, это вы? – раздался мутный от ветра возглас. – А мы фары ваши увидели!

С тусклой масляной лампой в руке к нам летел Николай Андреич Тузин. Я пошёл к нему навстречу, в пену мокрого снега.

– Давайте к нам! – кричал он сквозь меловую мглу. – Околеете в своей бытовке, а у нас всё же печь!

– Я бы с радостью, да мы с другом! – сказал я, когда мы сошлись. – Хотел ему показать житьё-бытьё – и вот видите! Сейчас назад поедем.

– Какой ещё «назад»! С другом, с другом давайте! Ставьте машину – и ждём! Вы гляньте, что творится – сейчас заметёт! – Тузин поднял лампу повыше и, призывно махнув свободной рукой, двинулся в обратный путь. Я знал, у них дома есть большой электрический фонарь, но, видно, Тузину было жаль резать его мёртвым лучом такую шикарную вьюгу.

– Ну что? – вернувшись в машину, спросил я Петю. – Как насчёт в гости к Тузиным? Нас зовут!

– А что там есть интересного? – полюбопытствовал Петя, взвешивая возможные приобретения и потери.

– Девушка и рояль! – пообещал я, лишь бы Петя не заартачился.

– Рояль – это тот, немецкий, раздолбанный? А девушка – которой под тридцать, с мужем, сыном и зверьём? – уточнил Петя, припоминая мои рассказы.

– Тебе ж она, помнится, приглянулась!

– Ладно, так уж и быть, – смилостивился он.

Из багажника моей машины Петя достал автомобильный фонарь, примерно такой, каким побрезговал воспользоваться Тузин, и, нацелив его на дорогу, первым зашагал в глубь деревни.

Скоро свечное сияние тузинской дачи начало пробиваться сквозь белую бурю. Калитка была гостеприимно распахнута.

Создав некоторую толчею, мы вошли в тёмную прихожую и оказались в кутерьме звуков. Жёлтый пёс без породы встретил нас густым сторожевым лаем. Он рвал и метал, не желая впускать посторонних в дом, а потом закашлялся по-стариковски и отполз под вешалки.

– Тузик, фу! – возникнув из кухни со свечкой в руке, пристыдила его Ирина. – А где Васька? Костя, не видели Ваську? Васька, фу отсюда! – и, сев на корточки, нашарила в углу под пальто пушистую шкуру.

В том, что кошке в этой семье говорилось не «брысь», а «фу», была особая деликатность. Василиса умела её ценить и относилась к хозяевам преданно, как собака. Она нырнула к Ирине на руки и позволила унести себя.

В прихожей пахло берёзовым теплом. На кухне в прозрачную заслонку печи бился огонь, бросая отблеск на стены. Петя снял мокрую куртку и, предвидя рукопожатия, вытер ладони бумажным платком. Через миг в прихожую вышел хозяин. В полутьме, без лишних церемоний, состоялось знакомство. Вот погодка! – Угораздило! – Замело? – Слегка! – Николай Андреич! – Пётр Олегович!

– А почему подстанции у вас нет? – спросил Петя, пожимая руку хозяина. – Купили бы хоть дизельную – не мучились бы без света!

– А мы не мучаемся! – возразил Тузин и артистическим жестом распахнул двери гостиной. – Прошу убедиться!

И вот я стою, обомлев, на пороге и смотрю, как старомодная гостиная Тузиных трепещет десятками свечных язычков, улыбается нам, счастливая – от того, что впервые за целую жизнь ей позволили проявить свою подлинную красоту, а не гибнуть дурнушкой в электрическом свете.

Я оглянулся через плечо: как там Петя? Он молча стоял чуть позади. Его эстетическое чувство было прострелено навылет.

– Николай Андреич – режиссёр, у них тут в городке театр, – сказал я, как если бы это могло объяснить Пете хрупкую красоту интерьера.

– Ничего себе! В таком городишке – и театр? Вот бы не подумал! – оживился Петя. – А что ставите?

– А сейчас я вам, господа, покажу. Секундочку! – улыбнулся хозяин. – Сядьте-ка сюда, Костя! – и указал мне стул напротив занавешенного окна. Я сел послушно. – Тут поправим немного… – Тузин подвигал предметы на подоконнике, затем схватил канделябр и, метнувшись по комнате, установил на журнальный столик.