Бульбуль - [4]
У него были сложности с человеческим телом, особенно с обнаженкой. Предметы, гипсы-мипсы, с этим было в порядке. По лепке он вообще считался звездой. Если только не человека. Не получалось у него с людьми, пропорции плыли. Может, сказывался мусульманский запрет людей изображать. Сидел где-то в крови и мешал грамотно компоновать фигуру.
Розу все-таки турнули из общаги.
Пожалев, пустил ее на два дня пожить. С условием, что будет позировать.
Она приехала к нему вечером с сумками. Сама привезла вина, долго не поддавалась пробка. Они чокнулись пиалками, и она пошла к табурету, стягивая по пути платье.
Он разминал глину и поглядывал на ее манипуляции. Каркас фигуры был заготовлен заранее.
И снова не получалось. Глина не слушалась его.
Был час ночи. Роза сидела на табуретке и глядела совиными глазами.
Он допил вино и снова набросился на глину. Ничего не выходило. Глина Смеялась над ним. Еще добавился шум в голове. Вино действовало на него совсем по-другому, чем на Розу. Толкало к поступкам и экспериментам.
Что было дальше, помнил плохо. Она привезла две бутылки. Вторую допил сам, из горла, сжав стекло зубами. До или после? Она слабо отбивалась. Он влил в нее еще. Потом… Что потом? Снял ее с табуретки, перенес и положил рядом с начатой скульптурой.
Она была неподвижной. Только глаза слегка двигались и грудь на вдохе.
Он приглядывался к ней, точно видел эту грудь, руки, пальцы впервые. Перевел взгляд на скульптуру с кое-где еще непокрытым каркасом. Снова на Розу.
И начал быстро покрывать Розу глиной.
Работа шла как по маслу. Пальцы все делали сами.
Ноги Розы уже были в глине, он старался сохранить их форму. Занялся руками.
Роза двинула головой и раскрыла рот.
Он шлепнул ей на лицо глину и стал быстро размазывать.
Лицо исчезало под глиной. Повозился с носом. Отошел, поглядел, прищурясь.
Подошел и замазал ноздри. Поработал немного стекой. Высохнет, надо шкуркой пройтись…
Она раскрыла рот, пытаясь дышать им. Он занялся ртом.
Она пыталась выплевывать глину…
«Буль… Буль…»
Дальше не помнил совсем.
Через год он окончил училище.
С изображением людей проблем больше не было.
Отслужил два года под Куйбышевом. О Розе иногда думал. Что случилось в ту ночь, гак и не мог ответить. Может, встала, смыла глину и ушла. Но ее платье и сумка с вещами остались в комнате. А может, вмешался базар. Спас его избавил от Розы. Он ведь был человеком базара.
Ему нашли невесту, дочь кузнеца на пенсии. Да, со своего базара, не с чужого же брать. Он подчинился. Она родила ему почти через равные промежутки четырех детей.
А он стал продвигаться по скульптурной линии. Вступил в Союз, пошли заказы. На верхнем этаже высотного дома ему выделили мастерскую.
Он был непьющим, завязал после той ночи. Сдавал заказы в срок, без волынки и канители. Был национальным кадром и из семьи колхозника, поскольку базар считался колхозным. С таким раскладом даже в партию можно было не вступать. Но он вступил на всякий случай.
Заказывали ему в основном из бронзы, это немного его огорчало. Глину он чувствовал, а бронзу нет. Но власть глине не доверяла, ее привлекал прочный металл, чтобы на века. Из глины Бульбуль лепил для себя, и еще пару раз декоративных рыб для парков. Он успокаивал себя: он продолжает дело отца, дело деда, мир их праху. Сегодня глиняные свистульки никому не нужны. Поэтому он мастерил не маленьких птиц и рыбок, а больших Лениных, Марксов и поэта Хамзу Хакимзаде Ниязи. А еще две Родины-матери, у одной из которых получилось хитроватое лицо Розы. Это тоже, если посмотреть, такие свистульки. Свистульки власти. Она в них неслышно дует. И народу этот свист понятен.
На базаре он почти не бывал. Еще первые годы ходил один, потом со старшим. Базар немного пришел в себя после реконструкции, ожил, зашумел, хотя и не так, как раньше. На базар стал бегать старший сын. Вначале один, потом со средним. Таскали оттуда бумажные пакеты с луком, помидорами, хлебом, черешней.
Иногда на базаре кто-то умирал, и его звали на похороны и поминки. Иногда, наоборот, приглашали на обрезание. Но сердце его уже было не здесь, не возле прилавков и зеленоватых луж. Но и не среди бронзовых вождей и героев. Сердце его было непонятно где.
Иногда он думал, что его сердце там, где Роза. Но где Роза, он не знал. И не хотел знать, забудем о ней.
Главное, он уже почти не был человеком базара.
Хотя одно время он чуть им снова не стал. В начале девяностых, когда все рухнуло — партбилет, заказы, санатории. Новая власть долго не могла решить, кого считать своими героями, и пока только устраняла прежних. Почти каждый месяц какой-то из его памятников снимали и отправляли на переплавку. Он поседел, стал злым, появилась одышка.
Через несколько лет все его творения исчезли. И вожди революции, и местные прогрессивные поэты, и даже пара русских классиков. Их-то за что? Не тронули только больших глиняных рыб в парке. Он гулял там иногда с внуками, и они лезли на рыб.
Зато базар в те годы ожил. Оброс новыми лавочками, киосками. Теряя работу, люди спивались или вставали за прилавок. Базар стремительно рос.
Он решил вернуться к глине. Стал лепить свистульки, игрушки, «бабайчиков». Сам не торговал, стыдился. Сын средний или жена.
Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке на краю поля, где в конце тридцатых были расстреляны поляки. Среди расстрелянных, как считают, был православный священник Фома Голембовский, поляк, принявший православие, которого собираются канонизировать. Плюша, работая в городском музее репрессий, занимается его рукописями. Эти рукописи, особенно написанное отцом Фомой в начале тридцатых «Детское Евангелие» (в котором действуют только дети), составляют как бы второй «слой» романа. Чего в этом романе больше — фантазии или истории, — каждый решит сам.
Новый роман известного прозаика и поэта Евгения Абдуллаева, пишущего под псевдонимом Сухбат Афлатуни, охватывает огромный период в истории России: от середины 19-го века до наших дней – и рассказывает историю семьи Триярских, родоначальник которой, молодой архитектор прогрессивных взглядов, Николай, был близок к революционному кружку Петрашевского и тайному обществу «волхвов», но подвергся гонениям со стороны правящего императора. Николая сослали в Киргизию, где он по-настоящему столкнулся с «народом», ради которого затевал переворот, но «народа» совсем не знал.
Поэзия Грузии и Армении также самобытна, как характер этих древних народов Кавказа.Мы представляем поэтов разных поколений: Ованеса ГРИГОРЯНА и Геворга ГИЛАНЦА из Армении и Отиа ИОСЕЛИАНИ из Грузии. Каждый из них вышел к читателю со своей темой и своим видением Мира и Человека.
Философская и смешная, грустная и вместе с тем наполняющая душу трепетным предчувствием чуда, повесть-притча ташкентского писателя Сухбата Афлатуни опубликована в журнале «Октябрь» № 9 за 2006 год и поставлена на сцене театра Марка Вайля «Ильхом». В затерянное во времени и пространстве, выжженное солнцем село приходит новый учитель. Его появление нарушает размеренную жизнь людей, и как-то больнее проходят повседневные проверки на человечность. Больше всего здесь чувствуется нехватка воды. Она заменяет деньги в этом богом забытом углу и будто служит нравственным мерилом жителей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман известного прозаика и поэта Евгения Абдуллаева, пишущего под псевдонимом Сухбат Афлатуни, охватывает огромный период в истории России: от середины 19-го века до наших дней — и рассказывает историю семьи Триярских, родоначальник которой, молодой архитектор прогрессивных взглядов, Николай, был близок к революционному кружку Петрашевского и тайному обществу «волхвов», но подвергся гонениям со стороны правящего императора. Николая сослали в Киргизию, где он по-настоящему столкнулся с «народом», ради которого затевал переворот, но «народа» совсем не знал.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.