Булавин - [34]

Булавинцы убили в Шульгинском городке 17 карателей во главе с их командиром. Остальные, натерпевшись страху, разбежались кто куда, не хуже беглых, которых они недавно ловили. Той же ночью Кондрат покинул место боя и направился к Старо-Айдарскому городку — ему не терпелось схватить Ефрема Петрова и других старшин, оставшихся в живых офицеров-долгоруковцев. Оказалось, что Петров и Саламата, собрав казаков из этого и трех других окрестных городков, движутся ему навстречу, вверх по Айдару. Верстах в 15 от Старо-Айдарского оба войска встретились. У Ефрема Петрова было с 200 казаков, у Булавина — вдвое больше, и старшина отступил к Старо-Айдарскому. Его жители, во избежание опасности, не захотели его впустить, и Петров, другие старшины снова, уже второй раз, в панике, «тайно, в ночи», спасаются бегством, на этот раз — в Черкасск.

Под Черкасском беглецы встретились с походным войском Лукьяна Максимова — атаман, получив вести о расправе Булавина с Долгоруким, тотчас бросил клич к походу. Идти дальше с Булавиным и его повстанцами отнюдь не входило в его расчеты. Втайне он, можно думать, радовался такому повороту событий, который положил конец сыску беглых, карательным акциям петровских офицеров. Но ситуация настолько обострилась, более того, грозила выйти из-под контроля, что атаману и его сторонникам нужно было сделать все, чтобы показать себя сторонниками Москвы, противниками «воров» — булавинцев, чтобы просто-напросто спасти свои шкуры — ведь о тайных письмах и распоряжениях Максимова понемногу становилось известно и казакам, и карателям, и московским властям. Требовались срочные меры, чтобы замести следы.

Булавин пошел со своим отрядом сначала в родной Трехизбянский городок, потом — в Ново-Айдарский, Боровские, Старый и Новый, которые присоединились к нему. То же сделали Шульгинский, Белянский, Меловобродский, Сватолуцкий (Сватова Лучка), некоторые городки Изюмского полка. Атаман рассылает по всему Дону прелестные грамоты, призывы — расправляться с офицера-ми-карателями, схватить дьяка Горчакова, казакам идти к нему в войско. Везде говорят о храбром предводителе и его повстанцах, одобряют расправы с Долгоруким и его присными. Передают разговоры, слухи. По одной версии, булавинцы хотят уйти в Крым; по другой — пойдут разорять пограничные городки Изюмского полка, своих старых обидчиков; наконец, по третьей — планируют весной, когда у них будет больше сил, поход на Воронеж и Москву, чтобы расправиться с боярами и иноземцами, народными обидчиками и притеснителями. «Много казаков и всяких людей» идут к Булавину, увеличивают ряды его войска.

Булавин пишет письма в Черкасск, пытается договориться со старшинами, казаками, исходя из достигнутого ранее согласия, очень, впрочем, уклончивого со стороны домовитых. Но старшина от него отвернулась, хотя некоторые ее представители (тот же Зерщиков и, вероятно, другие) отмалчивались, таили свои оппозиционные по отношению к московским властям настроения.

Не добившись поддержки со стороны черкасской старшины, Булавин продолжал начатое дело, которое, как он был убежден, касалось всего вольного Дона. Он не скрывал своих намерений, говорил о них в тех городках, в которых побывал после шульгинских событий. Несколько дней спустя он пришел в Старый Боровский городок. Казак Владимир Мануйлов, из Острогожского полка Ивана Тевяшова, в тот день как раз был в городке и видел повстанческого атамана. С ним пришло 500 конных и 500 пеших повстанцев.

Атаман Старо-Боровского городка со всеми казаками встретили их с хлебом, вином и медом. Булавина, его полковников — Лоскута, «про которого сказывают, что он был при Стеньке Разине лет с 7»; сына староайдарского атамана (М. С. Драного) и коротоякского подьячего, 50 сотников проводили в станичную избу. Остальные расположились вокруг, расседлали лошадей, разбились на кучки, снедали и разговаривали. В избе же станичной за угощением атаман выспрашивал Булавина:

— Вот ты, Кондрат Афанасьевич, вместе с казаками начали дело великое — заколыхали всем государством. А что будете делать, если придут войска из Руси? Тогда и сами пропадете, и нам тоже пропасть же будет!

— Не бойтесь, атаманы-молодцы и все казаки донские! — Повеселевший после чарки-другой Булавин говорил возбужденно, весело и уверенно. — Дело то я зачал делать непросто. Был я до того в Астрахани, и в Запорожье, и на Терках. И они, астраханцы и запорожцы, и терченя, все мне присягу дали, что им быть ко мне на вспоможение в товарищи. И вскоре они к нам будут.

— А сейчас что ты собираешься делать?

— Ныне пойдем мы по казачьим городкам: в Новое Боровское, в Краснянск, на Сухарев, на Кабанье, на Меловой Брод, на Сватовы Лучки, на Бахмут.

— Для чего?

— Будем, идучи, казаков к себе приворачивать. А которые с нами не пойдут, тех, вернувшись назад, будем жечь, а животы грабить.

— Ну, а потом?

— Как городки к себе склоним, пойдем по городкам Изюмского полку и до Рыбного. Пополнимся конями, и ружьем, и платьем для того, что у нас собралось много бурлаков, бесконных, безоружейных и безодежных. После того пойдем в Азов и на Таганрог, освободим ссылочных и каторжных, которые будут нам верные товарищи. А на весну, собравшись, пойдем на Воронеж и до Москвы. И, идучи, которые не будут к нам уклоняться, тех станем бить.