Булатов курган - [70]

Алешин втягивал щедро напоенный зеленями воздух. Сердце тревожно щемило. Здесь ему придется провести не один год, а может, и остаться навсегда. «Жил, как удельный князь, а теперь за него расхлебывай, — подумал он о своем предшественнике Щептеве. — А нужно бы так: запорол дело — исправь его, а потом катись на все четыре стороны».

«Видать, Щептеву пара, — косясь на него, подумал шофер. — Возить их — тоска смертная…»

Из сини неба в ржаной омут камнем упал жаворонок. Окунувшись в прохладную зелень, он, трепеща крохотными серыми крылышками, снова взмыл ввысь. На землю, как горох, посыпались звонкие переливчатые трели. Угрюмое лицо секретаря дрогнуло в улыбке.

— Ну и силен! — обрадованно воскликнул шофер.

Алешин не отозвался.

— У нас много чудес, — повернул к нему голову шофер. — Поживете — увидите. Места здесь хоть куда! И леса в достатке, и реки имеются. Зверья разного и рыбы уйма.

Алешин нехотя разжал губы.

— Не рыбачить приехал.

— Понятно… — поддержал его шофер. — А все же приятней работать в хорошем месте… Ну и земля благодарная. Потрудись только — большой прибавкой отплатит.

— Вы, как вижу, патриот своего края? Что ж, это приятно. — Секретарь не отрывал взгляда от дороги.

— Что ни говорите, родина. Тут неподалеку моя деревушка. Школу там кончил, до армии в колхозе работал. Там и стариков своих похоронил. Разве все это забудешь?

— Так вот, Дмитрий Поликарпович… Не ошибаюсь?..

— Вы правы, Дмитрий Поликарпович Чебрецов. Трава такая есть — чебрец. Духмяная…

— Приходилось встречать… Вы, конечно, хорошо знаете свой район?

— А как же!.. Не один раз исколесил его.

— Теперь, наверное, придется чаще колесить…

Выщербленным гребнем затемнела гряда леса. У опушки, как два сказочных великана, стояли дубы. Они точно встретились только что на пересменке, протянули один к другому ветви-руки, образуя зеленую арку. Кора на толстых стволах потрескалась. От выпирающих из земли узловатых корней поднимался белесый мох — признак, что великаны эти стоят на земле не одну сотню лет и успели поседеть. Вокруг в уважительной позе, будто внуки и правнуки перед дедами-ведунами, застыли дубы-подростки. За ними светлел березняк, а дальше мрачно торчал частокол ельника.

Проскользнув арку, машина покатилась по облитой солнцем поляне. Алешин повернулся к Чебрецову.

— Давайте, Дмитрий Поликарпович, перекурим. Место больно приметное.

Машина дернулась и, пробежав несколько метров, замерла. Алешин ступил на примятую, запыленную придорожную траву. В стороне хороводились березки. Тонкие ветви их нежились в потоках лучей, на зубчатых листьях играли солнечные зайчики. Казалось, деревца улыбались своей пушистой кроной. Из травы золотистыми звездочками вспыхивали бесчисленные головки ромашек. Алешин сорвал одну, поднес к губам, подул. Белые атласные лепестки затрепетали. Желтоватая пыльца припудрила кончик носа. Алешин сейчас был похож вовсе не на секретаря райкома, а на простого деревенского подростка.

Тягостное настроение отступило прочь. Теперь его сложившаяся судьба ему казалась не настолько уж и неудачной, как только что рисовалось. Где-то в потайных уголках души возрождалось давно забытое чувство.

— Полежим пяток минут, Дмитрий Поликарпович, — крикнул он шоферу и, не выпуская из рук ромашки, опустился на траву, вздохнул всей грудью. — Ох!.. Воздух тут, как родниковая вода. Дыши — не надышишься!..

Чебрецов выключил мотор, растянулся по соседству с секретарем, стал искать в памяти, лежал ли он когда вот так с Щептевым. И не мог припомнить. И тут он почувствовал особое уважение к этому, еще совсем мало знакомому человеку.

— Вижу, ромашки по душе пришлись, — отметил шофер.

— Они просто о многом напомнили. Я тоже, Дмитрий Поликарпович, родился в деревне. Бывало, с ребятами и по лыки ходил, и за прутьями. Плетки мастерил, корзины плел… Случалось, устанешь, растянешься вот так на лугу, а над тобой ромашки головками кивают, словно говорят: «Не уходи, полежи еще чуток». Хорошо было!.. Вот сейчас на меня и повеяло детством. Думал когда-то, так и не расстанусь с этим. Вдруг отцу захотелось в город перебраться. Долго я тосковал о своем лесе, речке. Часто снились луга, вот так же заросшие ромашками. Зарок дал: окончить академию и вернуться работать в деревню. Да вышло по-другому. Послали в областное управление сельского хозяйства. Я было на попятную, а мне: «Пренебрегаете доверием?!» Работал там несколько лет: составлял справки, разные отчеты, письма писал на месте, сочинял севообороты. Потом в обком партии перевели, заведовать отделом. Тут я семью завел, квартиру получил отдельную: газ, ванна, лифт, уборная теплая… Забывать стал деревню, страшиться ее начал. Такое с каждым может случиться.

Алешин взглянул на Чебрецова. Рябоватое лицо его было строгим, сосредоточенным. У секретаря райкома появилось желание довериться ему, рассказать о себе еще больше, поделиться сокровенными думами, но воздержался, а только спросил:

— А почему вы, Дмитрий Поликарпович, ушли из деревни?

— Так получилось, Павел Степанович, — не сразу ответил Чебрецов. — После армии приехал поработать в Москву. Это было моей давнишней мечтой. Был я тогда молодой, неженатый. Устроился на легковую машину. Возил начальника строительного треста. Хозяин мой, правда, ездил не часто, только с работы да на работу. А так больше в конторе отсиживался. Вроде и делать нечего. Учиться было начал в школе рабочей молодежи. А потом, как попривыкли ко мне, машина перешла на откуп жене начальника. Она и на рынок, и в ателье, и к подругам, и в гости. Целый день в разъезде, частенько и вечер прихватывала. Занятия пропускать начал. Терпенье наконец лопнуло. Как-то летом ехали мы с дачи…